Елена Якобсон - Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка

Мы пересекли Уральские горы, и за окнами вагона открылись захватывающие дух виды: километры и километры густого соснового леса, знаменитая сибирская тайга, красивейшее озеро Байкал, самое большое пресноводное озеро на континенте и самое глубокое в мире, блестевшее сперва на солнце, потом при лунном свете... Глядя с верхней полки в окно, я стала понимать, насколько велика наша страна и какие огромные расстояния мы проезжаем за день...

Мы пересекли границу с Маньчжурией (Северный Китай), и я впервые увидела китайцев. Большая их толпа, орущая, толкающаяся, напирающая, окружила нас на станции, где нам предстояло пересесть в другой поезд. Наверно, они хотели помочь нам с багажом, но мы их не понимали.

«Оставайтесь здесь и смотрите за вещами!» — приказал отец и отправился искать кого-нибудь из начальства. Мама строго предупредила: «Стойте тихо и не обращайте внимания на этих людей!» Мы оказались в кольце, чьи-то руки тянули нас за рукава, хватали наши чемоданы. Я ужасно боялась этих странных, шумных, крикливых азиатов и чувствовала себя среди них совсем чужой. Зачем уехали мы из нашей страны?! Сестренка разревелась, я уже собиралась последовать ее примеру, но тут пришло спасение. Появился отец с группой советских чиновников, и нас посадили в поезд, направлявшийся к цели нашего путешествия, в город Харбин.

Харбин, первоначально дальневосточный аванпост Российской империи, был основан в 1896 году после подписания соглашения с Китаем о строительстве Транссибирской железной дороги через Маньчжурию до Владивостока. Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД), длиной более 1500 км, пересекала Маньчжурию. Там, где дорога проходила над рекой Сунгари, стояла китайская деревенька Хаобин, ставшая городом Харбином. Вначале там жили только русские железнодорожники, за ними приехали купцы и другие смелые предприниматели, привлеченные богатыми природными ресурсами Маньчжурии. Они основали лесопилки и пункты торговли мехом, разрабатывали угольные шахты и скоро превратили маленькое поселение в быстро растущий, процветающий пограничный город.

Харбин отличался от других русских провинциальных городов только тем, что стоял на иностранной земле и у русских было иностранное окружение. Русское население города представляло собой странную смесь различных социальных, политических и культурных групп. Первые поселенцы приняли к себе русских беженцев от коммунизма — солдат и офицеров разгромленной Белой армии, русских аристократов и дворян, новую русскую буржуазию и интеллигенцию, то есть всех, кого в советской России называли «нежелательными элементами» и от кого стремились всеми способами избавиться.

В 1924 году Советский Союз заключил с Китаем договор о совместном управлении Китайско-Восточной железной дорогой, в Харбин стали приезжать советские граждане, и население города резко возросло, достигнув двухсот тысяч. В то время это был самый большой русский город за пределами России; русские чувствовали себя здесь дома и не считались «иностранцами».

В Харбине жили самые разные общественные группы, и город делился на кварталы, каждый из которых имел свое собственное лицо. Как и во многих европейских городах, в Харбине были парки, широкие бульвары, солидные кирпичные дома, большие магазины, специализированные лавки, кафе и рестораны. По шумным улицам ходили трамваи, ездили такси, автобусы и русские извозчики, зимой менявшие экипажи на сани. Деловой центр города находился в районе, называемом Пристань, близко от реки Сунгари (отсюда и название «Пристань»). Вдоль реки располагались фабрики и мастерские.

Первые русские поселенцы построили здесь роскошные дома и особняки. Главный жилой квартал назывался «Новый город». Вдоль широких улиц росли деревья, за заборами виднелись чудесные частные сады. Здесь теперь селились члены правления Китайско-Восточной железной дороги и высшие советские чиновники. На окраинах располагались более бедные районы, где находили приют потерпевшие поражение белые воины. Сначала они занимали наспех сколоченные хибарки, но постепенно вставали на ноги и строили себе настоящие дома. Они жили обособленно, объединенные антикоммунистическими настроениями и мечтами о будущем освобождении России.

В Харбине выходили несколько русских газет, а также русские литературные и политические журналы, представлявшие весь спектр убеждений и вкусов смешанного населения Харбина. В городе были опера, симфонический оркестр, несколько театров и клубов. Каждую зиму проходили настоящие «сезоны» культурных мероприятий. Несколько высших учебных заведений выпускали инженеров, юристов, учителей и др. Были в городе русские православные храмы, библиотеки, частные школы и исследовательский институт этнической культуры с очень хорошим музеем.

Как и в Париже, где русская интеллигенция образовала собственное культурное государство в государстве, в Харбине культурная жизнь била ключом. Многие харбинские русские писатели, поэты, артисты, музыканты стали знаменитостями. Ныне уже покойный, известный артист театра и кино Юл Бринер жил в Харбине. Его семья (богатые промышленники) основала любительский театр, представления которого пользовались немалым успехом. Его сестра Вера Бринер была известной в 1940-х годах певицей.

Мы въехали в Харбин по советским паспортам. Пока отец работал главным врачом Центральной больницы, мы были обязаны жить среди «своих» и не общаться с эмигрантами. Мне это было нетрудно, поскольку после московской школы я считала себя советской девочкой и имела определенные взгляды на то, что в этом мире «хорошо», а что — «плохо ».

Нас привезли в «Гранд-Отель», самое шикарное место из всех, что я когда-либо видела, но я реагировала очень сдержанно и молчала все время, пока мы шли по застланному ковром коридору к нашим комнатам. Увидев чистую, белую, фарфоровую ванну, мама чуть не разрыдалась.

—Наконец-то, — воскликнула она, — цивилизация!

— Но, мама, — возмутилась я, — это же буржуазное упадничество! Бедные китайские рабочие голодают...

— Елена! — строго сказала мама. — Мы уже тысячу лет не мылись в ванне! А ты вообще никогда не мылась в настоящей ванне!

Меня не так-то легко было соблазнить, хотя ванна и блестела очень привлекательно. Демонстрируя чувство товарищества, я пожала руку каждому из китайских слуг, и они ушли, прыская со смеху. Некоторое время мы жили в гостинице, и мое возмущение росло при обнаружении каждого нового признака роскоши и комфорта. К тому же я очень смущалась тем, что не умела себя вести во всем этом великолепии, особенно в общей столовой. Мама успокаивала меня и говорила: «Просто смотри, как ведут себя другие, и делай так же». Ни у кого из нас не было подходящей одежды, в которой не стыдно было бы появиться в такой обстановке. К нам приставили женщину, чтобы она помогла маме сориентироваться в магазинах, но я все это решительно отвергала, с меня было вполне довольно моего бесформенного, серого, советского одеяния.