Елена Якобсон - Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка

«Вы стоите перед классом и смотрите на нас сверху вниз! — крикнул мне как-то один такой бунтарь. — Мы все равны, между прочим!»

Я ответила: «Если я сяду за стол, вы не сможете меня видеть — я довольно маленького роста. А если мы равны и вы знаете столько же, сколько и я, вам нечего делать в моем классе, мне нечему вас учить!» Я вовсе не была «сентиментальным либералом».

Меня пригласили войти в новую национальную организацию, называвшуюся «Университетские отделения за рациональные альтернативы». Идея ее создания принадлежала Сидни Хуку из Нью-Йоркского университета, хотевшему поддержать университетские администрации в борьбе со студенческими мятежами. Традиционная политика университетов заключалась в том, что университетские территории были закрыты для местной полиции и использование внешней силы допускалось лишь в экстремальных ситуациях. Но таковых бывало много: я помню, как мы пробирались в классы сквозь облака слезоточивого газа, используемого полицией для подавления разбушевавшихся студентов.

Если бы я не видела уже настоящих революций, я могла бы отнестись к этим событиям с большим интересом. Однако последствия меня беспокоили. Уровень образования падал. Университет отказался от обязательных требований по языку и литературе, а за работу теперь вместо оценок, по некоторым предметам, просто писали в журнал «сдал» или «не сдал». Какие-то курсы упростили, а некоторые курсы из обязательных стали факультативными. На факультет антропологии вдруг записалось очень много студентов, гораздо больше обычного, наняли дополнительных преподавателей, но их пришлось уволить через несколько лет, когда «настроение» переменилось. Некоторые профессора, не выдерживавшие давления, покинули университет и стали искать себе применения в других областях.

Открытое использование наркотиков на территории университета приобрело невиданный размах. Однажды мне позвонил студент и попросил разрешения сдать экзамен в другой день, потому что он только что принял ЛСД (галлюциноген) и должен достичь «высшей точки» как раз тогда, когда начнется экзамен. Я сдержала свое возмущение и позвонила декану, который посоветовал мне просто удовлетворить просьбу студента.

В 1960 году к славянскому факультету обратилось местное телевидение и поинтересовалось, не хотим ли мы организовать телевизионный курс русского языка, который будет транслироваться ранним утром. В шесть тридцать утра я лично никого ничему учить не способна, но я нашла идеальных кандидатов: Владимира Толстого, чья фамилия была знакома многим, и Наташу Кларксон, чье имя вызывало в памяти знаменитую толстовскую героиню. Программа оказалась очень удачной и популярной. Более тридцати пяти тысяч человек слушали этот курс, семьсот восемьдесят девять из них получили за это баллы в своих университетах. Программа шла два года и выходила в эфир три раза в неделю.

Я подготовила для нее специальный сборник упражнений в дополнение к «Основам русского языка» и во время весенних каникул организовывала лекции по русской истории, литературе и искусству для наших телевизионных студентов. Создавались учебные группы, они собирались в библиотеках и частных домах. Некоторые группы просили о дополнительных уроках. Я до сих пор встречаю ученых, школьных учителей, государственных служащих, домохозяек, которые вставали в шесть тридцать утра, чтобы учить русский язык.

Конечно, это требовало от меня много дополнительной работы. Я приходила в учебные группы, находила русских учителей для дополнительных занятий. К счастью, к тому времени Денис и Натали уже учились в колледже, а Сергей, как обычно, продолжал стойко переносить мою бешеную деятельность, при условии чтобы все уик-энды я проводила с ним.

В 1962 году меня выбрали президентом национальной AATSEEL. Я ездила на собрания, читала доклады и председательствовала на «круглых столах». И все это доставляло мне большое удовольствие!

Университет был важной частью моей жизни в течение тридцати двух лет. Я очень ценю эти годы роста и накопления опыта. Мне повезло: я могла учить языку, который был моим от рождения, на котором я говорила с самого детства, могла передавать русское культурное наследие американским студентам. После ухода на пенсию я установила аспирантскую стипендию для изучения русского языка в Школе международных отношений — мой дар университету за его роль в моей жизни.

Сергей не участвовал в моей деятельности. В то время, когда я вышла за него замуж, он уже утвердился в своей профессии: он служил и правительственным, и академическим кругам и получил известность как «ученый в правительстве». Сергей занимал два поста в Библиотеке Конгресса: глава Славянского и Восточно-европейского отдела и старший специалист по международным отношениям в законодательной справочно-информационной службе. Когда он ушел на пенсию, на эти посты были наняты два человека. Однако Сергей без особого труда справлялся со всеми своими обязанностями и успевал еще заниматься исследованиями и писать.

Он обладал потрясающей памятью ученого на даты, имена и места, был красноречивым и убедительным оратором и участником дискуссий. Я часто жалела, что он не выбрал академическую карьеру, из него бы вышел великолепный профессор. Но похоже, что он не хотел соперничать со своим братом Романом, который создал себе имя (и даже писал его по-английски иначе, чем Сергей, — Jakobson вместо Yakobson) и получил международное признание в мире славистики.

Но Сергей оставил свой след в американской науке тем, что помогал историкам, приходившим заниматься в библиотеку. Многие признавали его вклад в их работу и были глубоко благодарны за готовность поделиться с ними своими обширными знаниями. Он так и не написал свою важную книгу об истории России в Африке — он отдал все свои материалы молодому ученому из Университета Джона Хопкинса, Эдмонду Уилсону, который включил их в свою докторскую диссертацию.

Большую часть своих научных и аналитических исследований Сергей написал для членов Конгресса — анонимно. Сенатор Генри Джексон, ныне покойный, написал трогательные слова в посвященном Сергею некрологе, опубликованном в материалах Конгресса:

«Что я особенно ценю в моем долгом профессиональном сотрудничестве с доктором Якобсоном — это его неизменную веру в свободу личности и в обещания Америки всем угнетенным в мире ».

Лучшее описание своей работы в Библиотеке Конгресса, однако, дал сам Сергей:

«Оглядываясь назад, я вижу, что моя жизнь, с ее главными остановками в Москве, Берлине, Лейпциге, Лондоне, Оксфорде и Вашингтоне, была определена тремя факторами: войнами, революциями и книгами. Я не мог, конечно, управлять первыми двумя, но третий оказался более податливым. Я читал и писал книги, рецензировал, переводил, публиковал и рекламировал их, каталогизировал их и снабжал их указателями, управлял ими, покупал и продавал их, но никогда не подвергал их цензуре и не жег».