Хельмут Альтнер - 1945. Берлинская «пляска смерти». Страшная правда о битве за Берлин

Мы крадучись движемся дальше. По лестнице жилого дома поднимается старик в камуфляжной форме. В дверях стоит старая винтовка. Мы проходим мимо него, открываем ворота и тихонько проникаем во двор. Перед нами лежат дачные участки. Всюду зелень, лишь кое-где краснеет крыша летнего домика. Мы передвигаемся, рассредоточившись и стараясь держаться ближе к кустам. Майор идет вместе с нами. Его люди ушли, и теперь мы снова одни, двадцать восемь молодых парней. Мы крадемся вдоль садовых дорожек. Вокруг царит умиротворенная тишина. Становится так тихо, что мы слышим даже собственное дыхание. Наши сердца громко стучат от волнения. Стоит винтовке зацепиться за забор, как мы тотчас замираем на месте и прислушиваемся, прежде чем снова двинуться в путь. Враг затаился в кустах, которые виднеются впереди. Он, как и мы, начеку и, как и мы, пытается крадучись двигаться вперед.

Пересекаем очередную садовую дорожку. Видимость ограничена, потому что нам мешают кусты, а над землей еще висит легкий туман. Вдруг птица выдает громкую трель и вспархивает с ветки. От неожиданности мы замираем на месте и оглядываемся по сторонам. Мы уже в новом саду, в конце которого виднеется ярко-красный летний домик. Лейтенант дает нам знак стоять на месте. Где-то неподалеку треснула ветка, и мы явственно слышим, что в летнем домике кто-то есть. Лейтенант разворачивается, и мы идем назад. Выходим из садика и пересекаем другую тропинку, после чего залегаем посреди кустарника и смотрим в оба. Правда, летний домик отсюда не виден.

Однако шум из него доносится еще явственнее. По полу топают сапоги, металл ударятся о металл. Затем кусты раздвигаются, и из них появляется человек. Русский. Наши нервы напряжены до предела. Кажется, еще мгновение — и они лопнут. Наши пальцы машинально нащупывают спусковой крючок. «Не стрелять!» — командует лейтенант. Русский стоит, прислушиваясь, и эти мгновения кажутся нам вечностью. Теперь в летнем домике тихо. В воздухе повисли обрывки фраз. Враг оглядывается, затем поворачивается снова и исчезает в кустках.

Мы идем назад, вернее, спасаемся бегством, стараясь держаться ближе к кустам. Перелезаем через заборы и перебегаем садовые дорожки. Туман рассеялся окончательно. Наконец, мы останавливаемся. Впереди — задние дворы жилых домов. Неожиданно где-то рядом ревет танковый мотор.

Мы кидаемся на землю и ждем. Лейтенант о чем-то негромко разговаривает с майором. Мы равнодушно оглядываемся по сторонам. Вот уже несколько недель мы ведем такое существование, и всех нас одолевают черные мысли. Наконец лейтенант обращается к нам, чем кладет конец мрачным размышлениям. Мы встаем, пересекаем двор и выходим на улицу. В доме, мимо которого мы идем, из подвального люка на нас смотрит испуганное и бледное детское личико. На улице нас посылают каждого по разным домам — по два на каждый. Мы растягиваемся вдоль этой стороны улицы почти до следующей, идущей перпендикулярно ей [89] Цеппелинштрассе на углу Фалькензеер Шоссе. . Впереди ни души. Такое впечатление, что, кроме нас, тут никого нет. Лейтенант называет нам номер дома на той стороне улицы, в котором расположился его командный пункт. Приходит какой-то солдат и докладывает о приближении танков. Люди майора вернулись в полицейскую школу. Майор отправляет гонца назад, а сам остается вместе с нами.

Я и еще два моих товарища еще не получили задания. Двое назначаются в качестве вестовых, мы с майором должны занять здание. Он посылает меня вперед, и я медленно поднимаюсь по лестнице. Дойдя до площадки, выглядываю в окно. В кустах и среди деревьев все тихо, но мне кажется, будто я слышу чей-то голос. Солнце блестит на сетке проволочных оград. Откуда-то издалека доносится рев моторов. Неужели танки? В переулке слышится короткая пулеметная очередь. Она на минуту стихает, затем вновь разрезает тишину.

В солнечном свете эти садики кажутся такими мирными, словно нет никакой войны. Наверно, нам только кажется, что кровопролитие может возобновиться в любую минуту. Внизу открывается дверь, и майор поднимается ко мне. Он велит мне подняться этажом выше, откуда открывается вид на летний домик. Однако признаков жизни — никаких. Или я ошибаюсь? Вдоль кустов крадутся две фигуры, словно кошки, перебегая от куста к кусту. Я сообщаю об этом майору. «Стреляй!» — командует он и поднимается ко мне по ступенькам. Я прицеливаюсь, словно в тире. Это совершенно несложно. Фигура медленно возникает в прорези прицела, затем исчезает снова. Я его упустил. Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и взять себя в руки. Судя по всему, никто ничего не заметил, ни на их стороне, ни на нашей. Я вновь прицеливаюсь. За летним домиком возникает какое-то движение. В моем прицеле появляется человек в форме. Ствол моей винтовки следует за ним. Я нажимаю на курок. Разрывая мирную тишину, гремит выстрел. Я снова и снова жму на спусковой крючок, и выстрелы громким эхом отдаются в узкой лестничной клетке. Неожиданно становится тихо. Зато шум у меня в ушах делается еще громче. Никого не видно. В садиках — ни единой живой души. Лишь пули, что со свистом впиваются в стены, служат свидетельством тому, что там внизу продолжается жизнь.

Поднимаюсь еще на один этаж. Садики теперь далеко внизу подо мной. Вдали виднеются поля, а по дороге движутся какие-то черные точки. С каждым мгновением они становятся все больше и больше. Танки!

Стрельба почти прекратилась, лишь время от времени между деревьев пролетает одинокая пуля. Я спускаюсь этажом ниже. Майор куда-то исчез. Выхожу на улицу и перебираюсь в соседнее здание, где засели Барт и Штауб. Они сидят на лестнице и едят. Чувствую, что тоже проголодался. Я возвращаюсь и достаю из ранца паек. По лестнице поднимается какая-то женщина, однако тотчас исчезает в своей квартире. Неожиданно стрельба возобновляется, и по садикам пробегают какие-то фигуры. Пули ударяются о стены, свистят между ветвей и летних домиков. Иногда одна из фигур останавливается, а потом падает и остается лежать темным пятном на зелени травы. Из жилых домов тоже время от времени доносятся крики.

Вражеские выстрелы с каждой минутой делаются все точнее. Противник целится в окна и лестничные клетки. Во все стороны разлетаются осколки стекла. Мы ведем ответный огонь почти вслепую, не в состоянии понять, где он, наш враг. Я опустошаю магазин за магазином, казенная часть накалилась уже едва ли не докрасна. Вокруг меня, врезаясь в стены, носятся пули.

Женщина спускается с лестницы, быстро проскакивает мимо меня и ныряет в подвал. Из патронника одна за одной выскакивают отстрелянные гильзы и со звоном падают на пол. Грохот продолжается.

Позднее женщина возвращается из подвала и спрашивает, собираемся ли мы отступать или нет. Я говорю ей, что не имею понятия. Она устало бредет вниз по ступенькам и стучит в дверь подвала. Та со скрипом открывается и тотчас громко захлопывается вслед за ней. Но время идет, и стрельба постепенно стихает. Неожиданно поблизости в садах раздается собачий лай. Откуда-то издалека доносится низкий гул — это идут уличные бои в городе, последнем бастионе Третьего рейха.