Георгий Холостяков - Вечный огонь

Мы любили популярный тогда Комсофлотский марш на слова Александра Безыменского - Вперед же по солнечным реям! - гимн комсомольского шефства над Морскими силами. Радостно было выводить под эту песню на ленинградские улицы строй молодых моряков - ладных, подтянутых, гордых своей формой. И уже готовых к тому, что служба у них будет строгая и трудная.

Бригада барсов

Вышло так, что на линкор я больше не вернулся.

У меня был ненасытный интерес ко всему на флоте. Из кораблей, зимовавших в Ленинграде, особенно привлекали подводные лодки - девять барсов, стоявших на замерзшей Неве у бортов своей плавбазы Смольный. Эти корабли, не похожие ни на какие другие - с узкими сигарообразными корпусами без иллюминаторов, предназначенные действовать не на поверхности моря, а в его глубинах и окруженные даже для моряков ореолом некоторой таинственности, - все сильнее завладевали моими мыслями и душой.

Познакомиться с подводными лодками мне довелось еще в годы учебы, во время практики на Черном море. Там были старые лодки типа АГ (моряки называли их агешками), некогда купленные царской Россией у Америки, затопленные врангелевцами и вновь возрожденные.

Подводники взяли нас в небольшой учебный поход, продемонстрировали погружение и всплытие. На лодке поражали обилие техники и совершенно особая четкость службы: каждый член экипажа точно знал, что он должен делать в любую минуту.

Заглядываясь на скованные невским льдом барсы, я как-то подумал: А ведь туда назначают командиров из тех же училищ, что и на другие корабли... На всякий случай зашел в штаб узнать, не требуется ли на какую-нибудь лодку штурман. И выяснилось: именно штурмана недостает на Коммунаре. Сразу решил: опять мне выпадает большое счастье - как и тогда, когда послали на флот или когда приняли в подготовительную школу! Рапорт с просьбой о переводе на лодку ни у кого не вызвал возражений. Может быть, кому-нибудь я даже показался чудаком. Ведь Марат являлся флагманским кораблем Морских сил Балтики, а подводные лодки еще не занимали на флоте такого почетного места, как потом.

Но у моряков, служивших на лодках, или, как говорили они, в подплаве, была своя особая гордость, особая приверженность к этим кораблям. Может быть, потому на барсах осталось гораздо больше, чем на других балтийских кораблях, кадрового комсостава, плававшего на них до революции.

Чуть ли не со спуска лодок на воду служили и некоторые старшины. У этих замечательных специалистов, таких, как главный старшина торпедистов и трюмных машинистов Моисей Евгеньевич Артамонцев или ветеран экипажа боцман Сергей Дмитриевич Бабурин, я многому на первых порах учился.

Первое плавание на Коммунаре - переход из Ленинграда в Кронштадт, где нам предстояло базироваться летом, - как будто не таило в себе никаких неожиданностей даже для совсем молодого штурмана. Но, как и все на лодке, штурман имел дополнительные обязанности. При швартовке, например, мне полагалось находиться на носовой палубной надстройке, возглавляя работающих с концами и кранцами краснофлотцев. Тут и подстерегла меня совершенно непредвиденная неприятность.

Швартоваться в Кронштадте надо было к железной барже, стоявшей у борта Марата. Наш командир лихо маневрировал не на малом, а на среднем ходу. И когда лодка приближалась к барже под слишком большим углом, я при всей своей морской неопытности почувствовал, что добром это не кончится

- Скорость велика! - крикнул я на мостик, выражаясь не совсем по-уставному, а сам инстинктивно шагнул за пушку, уже не сомневаясь, что лодка сейчас врежется в баржу.

И она действительно врезалась - командир опоздал дать задний ход. Заскрежетал металл о металл, лодка сильно качнулась от толчка, а баржа получила основательную вмятину.

Подобные происшествия всегда считались на флоте большим конфузом: точная швартовка - традиционный показатель морской культуры.

С нами шел командир бригады. Он поднялся на мостик уже после столкновения. В ответ на вопрос комбрига о том, как это произошло, командир лодки спокойно и нарочито громко произнес:

- Да вот штурман не дал расстояния до баржи...

Комбриг и командир тут же сошли на стенку. Подавленный тем, что всю вину свалили на меня, я отчужденно смотрел на краснофлотцев, приводивших в порядок швартовы. Не смел поднять глаз на возвышавшийся рядом могучий борт линкора: оттуда, конечно же, видел мой позор кто-нибудь из недавних сослуживцев... Понурый, побрел к люку.

- Штурман, не вешай носа! - окликнул меня старпом Карл Янович Шлиттенберг. - Ты тут не виноват.

Старпом - эстонец из старых матросов, не захотевший вернуться в свой Ревель, где захватила власть буржуазия, отличался сдержанностью, даже замкнутостью. Если уж Карл Янович так заговорил, это означало, что он очень возмущен.

Полчаса спустя я проходил мимо каюты командира лодки на Смольном (плавбаза вошла в гавань вслед за нами) и случайно услышал через приоткрытую дверь, как объяснялся с командиром горячий комиссар Коммунара Никита Шульков:

- Ты что же это на мальчишку валишь? Ты же сам все видел!

От сердца сразу отлегло. И за мальчишку не почувствовал на комиссара обиды.

Много лет спустя я прочел в Морской душе Леонида Соболева очень верные, мне кажется, слова о старых морских офицерах того времени - в большинстве своем усталых, безразличных, надорванных многими годами войны и болезней флота. Безразличием к службе, привычной уже апатией объяснялось, должно быть, многое и в поступках нашего командира, вообще-то опытного моряка-подводника.

Он редко заглядывал в кубрик команды на плавбазе, а на лодке появлялся за несколько минут до выхода в море и сходил с корабля тотчас после швартовки. Это, впрочем, соответствовало представлениям многих старых командиров о своих обязанностях - так было заведено раньше на флоте. Но случалось и такое, что не вязалось ни с какими традициями русского морского офицерства.

Помню торпедные стрельбы - первые за мою службу. Лодка начала атаку, прозвучала уже команда Товсь!. И вдруг старпом Шлиттенберг взволнованно сказал:

- Товарищ командир, мы же не попадем! Угол упреждения взят неправильно...

- Не попадем, - равнодушно согласился командир и скомандовал: - Пли!

Торпеда прошла далеко в стороне от корабля-цели...

Понимаю, как странно выглядит все это для нынешних наших офицеров. Однако так было. Красному флоту не хватало командиров, беззаветно преданных своему делу и вместе с тем достаточно опытных, чтобы водить корабли.

Но учились мы у старых командиров все-таки многому. И сами они менялись усталость, безразличие постепенно проходили у тех, кто способен был радоваться возрождению военного флота. Командир лодки, о котором я рассказываю, впоследствии успешно командовал новым подводным кораблем, преподавал в военно-морском училище.