Василий Петров - Прошлое с нами (Книга первая)

И никаких выговоров и взысканий. Нельзя уравнять недозволенный совестью бездушный поступок и дисциплину, когда речь идет о человеке и животном. Капитан никогда не пользовался правами начальника, он поступал как арбитр, поставленный блюсти законы природы.

В объяснения капитан не вдавался. Ни при посещении конюшен, ни перед строем смены, ни на инспекторской выводке. В манеже лексикон его содержал не более десяти — пятнадцати слов. Капитан пристально следил за поведением лошади, изредка подымал глаза на всадника, но не выше его плеч. Фамилий курсантов не знал и обращался по кличке лошади: «Эй... на Птице... корпус» или «...на Едигере... кли- нок...» Значит, по команде «Шашки под-высь!» всадник заваливает клинок либо держит эфес выше или ниже подбородка, а тому, кто на Птице, необходимо выпрямиться в седле, прогнуть позвоночник, возможно, развернуть плечи.

Манеж — это огромное здание с потолком, высотой двадцать метров и пролетами в пятьдесят метров. На уровне шести-семи метров — ложи зрителей в несколько ярусов. Пол устлан толстым слоем опилок. Того, кто показывал успехи, капитан Руссов призывает к себе в центр манежа, чтобы курсант убедился, насколько он превосходит остальных в смене, которая идет манежным галопом по кругу.

Раз или два и меня заметил начальник цикла конной подготовки. Кажется, на препятствиях в открытом манеже и на вольтижировке. Я упоминаю эту деталь затем, чтобы отметить еще одну необыкновенную черту личности капитана Руссова. Призывая, он никогда не прибегал к жестам или словам. Обычно всадник каким-то непостижимым образом ощущал волю руководителя, тем же аллюром оставлял строй и становился, не спешиваясь, рядом с капитаном.

Так же, как успехи отдельных лиц, капитан умел ценить достижения и коллективные. В дни батарейных занятий [10] На взводных занятиях во главе смены шел командир взвода, на батарейных — командир батареи. Помимо этого строевой командный состав подразделений ежедневно привлекался к занятиям конной подготовкой по специальной программе.— Авт. по конной подготовке в центре манежа иногда выстраивалась вся смена, чаще других — так называемый томский взвод.

В предвоенное время существовал в артиллерийских училищах обычай обмениваться курсантскими взводами. Эти «экспедиционные» взводы комплектовались на подбор самыми способными, рослыми и красивыми курсантами. Сумское артиллерийское училище посылало свой взвод Томское артиллерийское училище и принимало у себя томский взвод. Будущие командиры обучались по общей программе и поддерживали тесные связи со своими училищами. Мы носили на петлицах буквы САУ, а они - ТАУ. Понятно, с какой ревностью относились к своему воинскому престижу, несшие службу вдали от своей альма-матер.

Томский взвод не признавал никаких преград. В конной, физической, стрелковой подготовке, во всех видах спорта для томских курсантов, казалось, нет ничего невозможного. Прыжки в длину они выполняли, используя строевые лошади: три-четыре — голова к хвосту и все тридцать курсантов один за другим шли с дистанцией в пол шага.

Помимо городских прогулок в конном строю — мероприятия, в основном преследовавшего цель развлечения городской публики,— два раза в месяц в училище проводились показательные уроки верховой езды и вольтижировки. В этот день все, кто имел доступ, а также многочисленные городские гости спешили в манеж. И если томский взвод, неизменно участвовавший во всех состязаниях, делил второе место с сумским, никто из зрителей не замечал этого. В конце зрелища, когда в ворота вступали в строю по три всадника с трафаретами ТАУ на петлицах — над головой правофлангового трепетала треугольная ткань взводного штандарта,— зрители всякий раз неизменно награждали томский взвод самыми восторженными аплодисментами.

Начальник цикла конной подготовки пользовался среди преподавателей особыми правами. Только капитан Руссов позволял себе иногда нарушать установленный порядок: задерживал в манеже смену-взвод. Расписание занятий сдвигалось тогда за счет других дисциплин. Если это происходило с кем-то другим, виновник получал взыскание.

...Как-то наш 1-й дивизион возвращался в пешем строю с полевых учений. Стояла поздняя осень. Часов за восемь перед тем, как был объявлен отбой, начался дождь.

До училища километров двадцать. Батареи шли повзводно на положенной дистанции. Перед строем — шеренга командиров взводов, в голове — командир батареи старший лейтенант Кулаков. Командир дивизиона был вызван кем-то, и колонну подразделений дивизиона вел капитан Руссов, принимавший участие в учениях как старший посредник.

Горизонт скрылся в туманной дымке. Нудный, холодный дождь не переставал. Дорога размокла. Под ногами плескалась грязь. Движение продолжается час, другой, третий. Вдали уже были видны контуры городских строений.

Не оглядываясь, командир батареи крикнул: «Песню!» Строй идет молча. Нужно начинать, иначе последует команда: «Стой!» И тогда придется месить на месте грязь двадцать, тридцать минут — правило, от которого старший лейтенант Кулаков не отступал ни разу.

Продрогший фальцет начал «Катюшу». Его поддержало несколько голосов. Запевала стал кашлять, поперхнулся еще кто-то. Песня оборвалась. Причин ослушания командир батареи не признавал никаких. Запевала начал снова:

Бьют копыта о землю сырую, И чуть слышно звенят трензеля...

Был спет куплет, второй. Голоса слабели. Разве в таком состоянии до песен? Шинель промокла. Режут плечи ранец и драгунская винтовка, ноги едва передвигаются. Старший лейтенант Кулаков хранил молчание. 1-я батарея хорошо знала, чем это кончится. Задняя шеренга запела снова:

Кто привык за свободу бороться, С нами вместе пускай запоет, Кто весел, тот смеется,

Кто хочет, тот добьется,

Кто ищет — тот всегда найдет!

Припев дружно подхватили все:

Капитан, капитан, улыбнитесь, Ведь улыбка — это флаг корабля...

В сером непромокаемом плаще с шашкой капитан Руссов невозмутимо шагал километр за километром. Командир батареи, обнажив клинок, опустил на плечо. Это — команда. Шеренга взводных командиров перешла на строевой шаг, а за ней и вся батарея, немилосердно разбрызгивая лужи. Позабыв холод и усталость, четыре взвода — сто с лишним курсантов — горланили во всю силу: «Капитан, капитан, улыбнитесь...»

Когда под ногами уже стучала мостовая и колонна во всю длину вытянулась на городскую улицу, выдержка изменила старшему посреднику 1-го дивизиона. Бывший сотник Забайкальского казачьего войска капитан Руссов оглянулся, и по его суровому лицу скользнула улыбка.

Гаранин и Поздняков ничего не знали ни о томском 1 взводе, ни о капитане Руссове, и меня нисколько не удивлял испуг, охвативший обоих младших лейтенантов.