Анатолий Толмачев - Калинин

Тяжелый урок получил Калинин из-за этой ошибки. Мог ли он подозревать, что еще три года назад Николай не выдержал угроз, струсил, поддался уговорам, польстился на полицейские денежки, выделенные для иуд, подобных ему! Не знал Михаил, что не друга уже привлекает он к делу, не товарищу доверяет тайны шифрованной переписки, а человеку, привыкшему в установленные сроки получать в полицейском управлении пакет с хрустящими бумажками. Янкельсон узнал многое, узнал даже, в каком кармане носит Михаил листовки.

В конце декабря 1902 года Михаил Иванович тайно выехал в Петербург за книгами, газетами, листовками, или, как тогда говорили социал-демократы, за «литературой». Новый год встретил у Константина Беднякова, одного из деятелей петербургской организации. На другой день, нагруженный литературой, Калинин вернулся в Ревель.

Литературу удалось быстро раздать, частью припрятать. Всегда после того, как освобождался от опасного груза, Калинин чувствовал внутренний подъем, прилив энергии, желание действовать. Да и чего греха таить, спокойнее становилось.

Но в тот день вдруг появилась в душе какая-то тревога, ожидание неприятности. Стоял, как обычно, у станка, и его все время преследовало желание оглянуться. Не выдержал, обернулся в ту самую минуту, когда по бокам выросли два жандарма.

Мысль вдруг заработала ясно и отчетливо, отмечая малейшие детали: «Почему это вдруг жандармы сразу полезли в правый карман пиджака, что висел на гвозде? Откуда могли знать, что в нем частенько пачка листовок или газет лежит? Что дома? Там все в порядке».

Быстро успокоился. Дал себя обыскать.

Вышел из цеха в сопровождении тех же жандармов. В дверях обернулся, увидел устремленные на него взгляды товарищей. Без страха, ободряюще смотрели Каллас, Вески, молодой Карл Рохтма — все его боевые друзья.

Думал, в тюрьму, но повели домой, на Ново-Фишермайскую: обыск полагалось делать в присутствии хозяина квартиры.

Жандармы попались добросовестные. Молча, с тупой настойчивостью пересматривали книжку за книжкой. Отобрали книг пятьдесят, показавшихся подозрительными, сложили аккуратной горкой. Полковник, руководивший обыском, так же молча наблюдал за ними, постукивая пальцами по столу. Калинин смотрел на него: «Неужели не догадается открыть ящик?»

В столе был шифр. Время шло. Полковник, теряя терпение, торопил жандармов.

Михаил Иванович поспешно сорвал с кровати простыню, вытащил из шкафа веревку, начал помогать связывать книги.

«Неужели пронесло? Только бы поскорее ушли!»

Полковник сел писать протокол. Калинин, укладывая книги на простыню, уголком глаза следил за его руками: длинные, неуклюжие, весь стол занимают. «И чего он все ерзает?» И вдруг ахнул. Задев за ручку ящика, полковник приоткрыл его и заулыбался:

— Я и забыл сюда посмотреть, а они вот где!

Угодливо изогнувшись, один из жандармов выкладывал из стола брошюрки. «Торжество социализма», «Ходынка»… А, это вроде как ключ для шифрованной переписки. Ну, а это, и ребенку понятно, шифр.

Калинин опять перестал волноваться. Злость только разобрала на себя: «Простыню им еще давал!» Встал, выдернул из-под книг запылившийся белый холст, аккуратно постелил на прежнее место. Веревку свернул, положил в шкаф: «Черт бы вас побрал! Связывайте сами…»

Калинин не знал, что очередной, тридцать четвертый номер «Искры» Отметил его арест в «Хронике революционной борьбы»: «Ревель. 15 января арест, раб. Мих. Калинин (в третий раз)».

В тюрьме узнал об аресте соратников: Тирвельта, Блюмберга и других.

На сей раз он увидел Петербург не по своей воле. Привезли его под усиленным конвоем и снова бросили в дом на Шпалерной. «Дом» был знакомым, однако порядки в нем изменились: книги для политических выдавали с ограничениями, свиданий почти не разрешали, чуть какой протест — в зубы. Во время коротких прогулок Калинин постарался связаться с другими арестованными, подговорил их объявить голодовку в знак протеста против издевательств.

Шесть дней лежал Михаил Калинин пластом, в рот не брал ни крошки, выливая пищу в парашу. Обеспокоенное тюремное начальство торопилось возбудить ходатайство о переводе его в другую тюрьму.

Как-то раз щелкнул замок, вошел стражник:

— Иди в контору, без вещей.

Вместо конторы повели во двор, посадили в карету и повезли в сопровождении конвоя — тридцати солдат со штыками. Даже шапки не дали надеть.

Так Калинин оказался в «Крестах» — одной из самых страшных тюрем России, страшных по режиму и обстановке. И без того короткие прогулки здесь продолжались всего пятнадцать минут. В душных и тесных одиночках заключенные изнемогали от недостатка воздуха, от голода, от побоев, от безделья: книги категорически воспрещались.

Но Калинин и тут не сложил оружия. Выбирал минуты и через окна, выходящие во двор, умудрялся заводить разговоры с соседями. Соседом был Сергей Малышев. Вместе с ним как-то раз устроил (через окна же) обсуждение книги Чернышевского «Что делать?». Выступление Калинина всем понравилось, и ему пришлось на другой день делать доклад о творчестве М. Горького.

Радовало Михаила Ивановича, что не забывали друзья из Ревеля. Татьяна Словатинская писала письма, присылала собранные рабочими деньги.

В июне случилось невиданное даже для кровавых «Крестов».

Во время обеда Михаил Иванович услыхал вдруг дикие вопли в коридоре. Прислушался. Тюремщики избивали кого-то. В настороженной тишине крик о помощи был столь страшен, что нервы не выдержали. Забарабанил кулаками в дверь, закричал неистово:

— Прекратите, изверги! Прекратите!..

И вся тюрьма всколыхнулась, закричала, затопала…

Захлопали двери. В камеры вбегали озверевшие тюремщики, хватали людей, волокли их по полу, били ногами по чем попало.

Добрались и до камеры Калинина. Ворвались сразу восемь надзирателей во главе с начальником тюрьмы. Без лишних слов навалились, начали бить. Били долго, упорно, методично, подхлестываемые молчанием теряющего сознание Калинина и хриплыми выкриками начальника тюрьмы:

— Так им и надо, мерзавцам! Я им покажу революцию!..

Минут через десять на Михаила натянули смирительную рубаху, поверх связали веревками, а потом бросили в подвал, где валялись еще человек сорок избитых.

Месяц после этого пробыл Калинин в «Крестах». А когда оправился, его вызвали в охранное отделение и предложили немедленно выехать в Ревель.

Калинин был так измучен, что не удивился столь неожиданно странному распоряжению. До сознания это дошло позже.

Итак, снова Ревель.

Назад в мастерские его, конечно, не взяли. Поступил на завод «Вольта». Поселился неподалеку, на Стрелковой улице.

С первых же дней Калинин с радостью убедился, что старания его не пропали даром: кружки продолжали работать, выпускались листовки. Постепенно Михаил Иванович вошел в курс дела, узнал, что действует вся сколоченная им в городе социал-демократическая организация.