Брайан Бойд - Владимир Набоков: американские годы

Вы можете сказать мне, что чтение снизу вверх, или сверху вниз, или по диагонали это не то, чего следует ожидать от редактора, но я, прибегнув к нескольким упоминаниям об обманных прочтениях, организовал рассказ так, что читатель почти автоматически подводится к открытию — в особенности вследствие резкого изменения стиля.

Большая часть рассказов, которые я обдумываю (и некоторые из написанных в прошлом — на самом-то деле вы напечатали один с подобной «изнанкой» — тот, о старой еврейской чете и их больном сыне), будут выстроены в этой же манере, в соответствии с системой, согласно которой второе (основное) повествование вплетается в — или скрывается за — поверхностным, полупрозрачным первым. Я действительно очень огорчен тем, что вы, столь тонкая и сочувственная читательница, не смогли различить внутренней схемы моего рассказа 74 74 SL, 116–117 .

Когда в июне 1950 года Набоков встретился в Бостоне с Михаилом Карповичем, тот сообщил ему, что в 1951–1952 учебном году уходит в академический отпуск. Не сможет ли Набоков заменить его в Гарварде на весенний семестр? Как раз в тот год Дмитрий поступал в Гарвард, и потому Набоков ухватился за предложение Карповича. К концу марта 1951 года все решилось: он будет читать лекции на отделении славянских языков и литературы — обзорный курс по русской литературе девятнадцатого века и еще один — по Пушкину 75 75 Письмо ВН к Татьяне Карпович, 8 февраля, и письмо Михаила Карповича к ВН, 27 марта 1951, АВН. .

В конце марта Набоков читал лекции по «Доктору Джекиллу и мистеру Хайду» и по «Превращению» Кафки, которые он рассматривал вместе с «Шинелью» Гоголя как три разных вида преображения. Опять ему пришлось исправлять ошибки переводчика, и при его слабом знании немецкого потребовалась Верина помощь, чтобы сверить оригинал Кафки с переводом. К тому же он отверг вступительную статью к американскому изданию: «This drivel should be disregarded — Эту чепуху следует опустить», — написал он на книге 76 76 Превращение, перевод А.Л. Лойда, предисловие Пола Гудмана (New York: Vanguard, 1946), из книги, принадлежавшей ВН, АВН. . Кажется невероятным, что Набокову, к тому времени уже виртуозно владевшему ритмами английской прозы и оркестровкой речи — в конце года он написал певучее обращение Гумберта к Лолите, — часто приходилось помечать, как произносятся слова, нужные ему для его лекций, — долгота гласной «i» в «drivel», ударение в «despicable» [73] Ужасный, неприемлемый (англ.). Ударение на втором слоге. . Даже у самых бурливых его тирад имелись заранее проложенные русла.

Набоков собирался читать лекции по «Запискам из подполья» Достоевского (которые он непочтительно окрестил «Мемуарами из мышиной норы»), но передумал. Чувствуя, что в первый год нужно придерживаться заданного Уиром формата и включить в список двух немецких писателей, он посвятил одну лекцию рассказу Томаса Манна «Случай на железной дороге», который безжалостно разгромил абзац за абзацем 77 77 Неопубликованные заметки к лекциям, АВН; дневник 1951, 18 апреля. . Эту лекцию Набоков больше никогда не читал и с радостью перешел к гораздо более близкому ему миру Пруста.

В конце апреля в Корнеле состоялась ежегодная встреча нью-йоркского филиала Американской ассоциации преподавателей славянских и восточноевропейских языков. Набоков должен был выступить за обедом на тему «Переводчик как учитель» — о том, как он переводит «Евгения Онегина». Набоковы опоздали на полчаса и сообщили уже начинавшей роптать аудитории, что их задержали неполадки с машиной. Будучи единственным преподавателем русской литературы в Корнеле, Набоков должен был сидеть рядом с младшим преподавателем Гордоном Фэрбэнксом, возглавлявшим отделение русского языка в Корнеле. Узнав об этом, Набоков во всеуслышанье выдохнул «Нет!» и сел за другой стол рядом со знакомым, Альбертом Пэрри, преподавателем Колгейтского университета и давним поклонником Сирина, и к тому же демонстративно пылко поприветствовал его, чтобы еще больше унизить Фэрбэнкса 78 78 Дневник 1951, 28 апреля; интервью ББ с Августой Ярыч, апрель 1983; письмо ВН к Сигизмунду Слушке, 10 апреля 1951, АВН; Альберт Пэрри // НРС, 9 июля 1978, 2. .

С первого дня в Корнеле Набокова удручало тамошнее преподавание русского языка. На отделении современных языков работали лингвисты, зачастую не знавшие языков, которые они преподавали. Положение с русским было особенно плачевно. Фэрбэнкс откровенно признавался студентам, что изучает русский одновременно с ними и преподает его на основании лингвистической теории. Уже в 1948 году Набоков написал в дневнике гневно и удивленно: «Ф. преподает всем своим группам теорию, а не язык» 79 79 Интервью с Баксбаумом; дневник 1948, 13 января, АВН. .

На отделении современных языков, основанном в сороковые годы для нужд войны, главной задачей было изучение разговорного языка, которому обучали носители, в то время как лингвисты преподавали теорию. Фэрбэнкс читал по-русски не намного лучше студентов и не мог оценить компетентность трех своих помощников — так называемых носителей русского языка. Один из них был кавказского происхождения и едва умел писать по-русски. Проработав в Корнеле почти десять лет, он попытался стать преподавателем русского языка в Колумбийском университете и сослался на свой корнельский опыт. Преподаватели, беседовавшие с ним в Колумбийском университете, впоследствии в разговоре с Августой Ярыч, подлинной носительницей русского языка, тоже преподававшей в Корнеле, назвали его самозванцем — человек, который практически не знает русского, утверждает, что почти десять лет преподавал его в Корнеле! 80 80 Интервью ББ с Августой Ярыч и Мильтоном Коуэном, апрель 1983, и с Марком Шефтелем, май 1983.

Набокову было трудно преподавать русскую литературу плохо подготовленным студентам, поэтому его отношения с отделением современных языков напоминали холодную войну в миниатюре — он даже писал о «железном занавесе… между Голдвин-Смитом… и Моррил-Холлом» — она грозила превратиться в миниатюрную корейскую войну. В феврале 1951 года он записал в ежедневнике идею для рассказа «Помощник преподавателя, которого так и не вывели на чистую воду», в герое которого соединились Фэрбэнкс и Сэмюэль Кросс из Гарварда. Кончилось тем, что он выразил свое презрение в «Пнине», где Фэрбэнкс назван профессором Блоренджем, а русский язык прозрачно замаскирован под французский 81 81 Неопубликованные заметки к лекциям, АВН; ежегодник 1951, 18 февраля; письмо ВН к KW, 25 сентября 1955, АВН. .

Ближе к лету Набоков начал читать лекции по «Улиссу». В тот год он показал слабости «Улисса», сопоставив его с шедевром Пруста, — в последующие годы, ближе познакомившись с текстом, он уже не проводил таких параллелей. Ему не нравилась постоянная озабоченность Джойса сексом, ненужная непонятность романа, неверное представление о человеческой мысли во фрагментах с потоком сознания («Никто не ходит, вспоминая с утра до ночи свою прошлую жизнь, кроме авторов») 82 82 Письмо ВН к Роману Гринбергу, 11 сентября 1950, ColB. . И все же он сделал в романе великолепные открытия: двойной сон Стивена и Блума или галлюцинаторная глава о ночном городе не как сон Блума или Стивена, а сон, который снится всей книге.