Петр Капица - В море погасли огни

Об этом случае Никифоров рассказывал посмеиваясь:

- Я прошел на корму выкурить папиросу. Затянулся раза два, и вдруг так толкнуло в ноги, что я взлетел выше брызг, взметнувшихся от взрыва, перекувырнулся и в воду вошел головой. Всплываю - вокруг темно. Надо мной не то крыша, не то какое - то помещение. Что за чертовщина? Барахтаюсь. Вдруг вижу - светится щель. Я к ней. Голова пролезает, а туловище не очень. Пришлось продираться в дыру с острыми, рваными краями. Все брюки на себе разодрал. Едва вырвался из железных когтей, как попал в образовавшуюся воронку: закружило и на такую глубину затянуло, что я рывками гребу, гребу, а конца нет... У меня уж и в висках стучит, грудь распирает... Вот - вот разорвет или глотну воды. Сознание стал терять... И тут меня вынесло на поверхность...

Кругом плеск, стоны, крики, а я отдышаться не могу. Подплывает ко мне начхим и кричит: "Василий Никифорович, вы что - ранены?" А я и сам не знаю. Ощупал ноги - целы, только на бедре саднит. Вдруг в боку кольнуло. "Ну, думаю, беда - кишки вывалились". Хватаюсь за живот, а он упругий, мышцы смог напружинить. Потрогал лицо - нос и подбородок на месте. На радостях подобрал я два буя и поплыл с ними спасать тонущих...

Его, оказывается, накрыло кормой, так как корабль от взрыва переломился пополам. Хорошо, что в днище оказалась рваная дыра. Никифоров через нее и выбрался наружу. Спасти удалось только половину команды. Все, кто был в нижних отсеках, погибли.

- Не верьте травилам, что тринадцатое число, да еще в понедельник, несчастливое. Суеверная чепуха! - уверял, посмеиваясь, Никифоров. - У меня все перемены и несчастья связаны с другим числом: двадцать четвертого марта я пришел на "Бугель", двадцать четвертого августа тонул на нем, из госпиталя выписали двадцать четвертого сентября, а на "Патроне" подорвался двадцать четвертого октября. Для меня это число памятное, только не могу установить везучее оно или наоборот.

Второй раз Никифоров тонул в такой холод, что люди через десять пятнадцать минут плаванья в холодной воде превращались в мертвые поплавки. Они не шли на дно только потому, что на поверхности их держали капковые бушлаты. Никифоров был выловлен последним. От холода так свело челюсти, что он не мог вымолвить слова. Пришлось черенком ложки разжимать рот, чтобы вылить в него стакан водки.

Переодевшись в сухое, Никифоров завалился спать. Утром он встал с койки таким, словно и не плавал в ледяном месиве и не превращался в сосульку. Даже головной боли он не почувствовал, лишь лихорадка обметала губы.

Здоровяку Никифорову, конечно, везет. После всех передряг старший политрук краснощек, бодр, не жалуется ни на расстройство нервной системы, ни на бес"жницу. И смеется громче других, чем коробит слух моряков, оставшихся без кораблей.

- Ему бы не смеяться, а всплакнуть надо, - сказал один из них. - Это все отзовется, пусть не радуется.

Но Никифоров не унывает. Он получает назначение на лучший тральщик отряда - БТЩ - 205. Как его встретят на корабле?

Самое важное, что он жив, не утерял боевого духа и полон энергии.

Вот другому балтийцу - капитан - лейтенанту Дьякову - потрясающе не везет.

Я уже писал в дневнике, как спасся он и его товарищи с торпедированной подводной лодки М - 94.

Нового корабля Дьякову не дали, а послали служить старпомом на "эску" более крупную подводную лодку. На этой "эске" дела не ладились, за какие то нарушения командир и военком получили по выговору. Наказание их расстроило, а позже заставило пойти на ненужный риск.

Перед самой годовщиной Октябрьской революции "эска" получила приказ выйти на позицию. И тут, словно нарочно, у механика корабля флюсом раздуло щеку, а командира - капитана третьего ранга Рогачевского - свалил грипп. У обоих поднялась температура. О происшествии следовало бы доложить командованию, но не решились. "Нужно же так, чтоб сразу оба заболели! Еще подумают - струсили или хотим праздник дома встретить".

- Все же на два - три дня следовало бы задержаться, - настаивал старпом Дьяков.

- Нет, нет, у меня грипп всегда затяжной - недели две держится, - не принимал возражений командир. - Как-нибудь перемаюсь.

За весь переход Рогачевский ни разу не вышел на мостик и механик отлеживался на койке, измученный зубной болью. Дьякову пришлось работать за троих. Хорошо, что он был опытным человеком.

Когда пришли на позицию, разыгрался шторм небывалой силы. Трудно было ходить под перископом: подводную лодку раскачивало, вдавливало волнами и выбрасывало на поверхность.

Пришлось волей - неволей уйти на глубину и лечь на грунт. Но и на дне моря не было покоя, "эску" встряхивало, ворочало, подбрасывало.

На подводном корабле без кислорода долго не продержишься. Прошел день, два... дышать стало трудно. Да и определиться требовалось - корабль течением могло снести с курса.

В ночь на 7 ноября Рогачевский почувствовал облегчение. Температура почти пришла в норму. Он пригласил к себе старпома и сказал:

- Разбудите меня на рассвете, в шесть. Надо всплывать, а то люди едва шевелятся. Да и на поиск пора.

Ровно в шесть утра Дьяков разбудил капитана третьего ранга, но тот с трудом поднял голову.

- Мутит, - пожаловался Рогачевский. - Неважно себя чувствую, часок еще полежу.

Но, видно, ему было не до сна. К семи часам он оделся по - штормовому, прошел в боевую рубку и слабым голосом отдал команду:

- По местам стоять... к всплытию!

Подводный корабль оторвался от грунта и медленно всплыл.

Шторм не унимался. Тяжелые волны набросились на высунувшуюся из воды "эску". Они с грохотом разбивались о рубку и бурно перекатывались через надстройку. Все же Рогачевский приказал отдраить верхний рубочный люк.

Дьяков, как положено в таких случаях старпому, занял свое место в центральном отсеке. Он видел, как в люке один за другим скрылись командир, штурман и два вахтенных матроса. В это время тяжелая волна с такой силой обрушилась на подводную лодку, что вниз полетел сигнальщик, не успевший выбраться наружу, и "зека" стала проваливаться...

В центральный отсек водопадом хлынула холодная морская вода. Стоя уже почти по колено в ней, Дьяков услышал тревожный голос:

- Проваливаемся... Четыре... шесть метров.

- Задраить верхний рубочный люк! - закричал старпом. - Продуть главный балласт аварийным!

Другого решения в такой момент не примешь. Старшины и матросы не мешкая выполнили приказание. Подводная лодка быстро выровнялась и по - прежнему стала покачиваться на поверхности бушующего моря.

"Как там наверху наши? - в тревоге подумал старпом. - Сумели ли удержаться?" Несмотря на то что все действовали согласованно и молниеносно, прошло все же не менее двух - трех минут.

Дьяков сам поднялся по трапу, отдраил верхний рубочный люк и высунулся из него по пояс.