Владимир Карпов - Взять живым !

Днем так и не удалось обнаружить самолет. Ромашкин хотел взять еще одного пленного в районе взлетной площадки. Уж он-то должен знать, куда запрятали эту машину. Но все планы Василия нарушили события, развернувшиеся вскоре. В десять часов тридцать минут началась артиллерийская подготовка. Ромашкин понял: готовилось общее наступление советских войск. Дом, где сидели разведчики, задрожал и задребезжал остатками стекол, как мчащийся трамвай. Хорошо было видно сверху: снаряды рвались на крышах, как на поле боя, улицы и промежутки между домами затянула завеса дыма, во многих местах ее пробивали языки пламени.

В доме напротив началась паника. Фашисты бегали, как муравьи в горящем муравейнике. Но удирать было некуда. Наоборот, сюда с разных направлений стекались разбитые гитлеровские части.

Охрана канцелярии продолжала действовать - эсэсовцы не пускали отступающих за ограду. Но первое кольцо охраны - оно находилось на подступах, в укрепленных домах, - было прорвано. По Фоссштрассе беспорядочным потоком двигались грязные, измученные солдаты, автомашины, танки. Ими никто не командовал, они просто брели в ту сторону, куда еще можно было идти.

В середине дня разведчики отчетливо услышали автоматные очереди у станции метро "Фридрихштрассе", это было совсем близко. Ромашкин продолжал следить за рейхсканцелярией, там явно что-то замышлялось. Эсэсовцы принесли из глубины сада девять канистр, составили их в ряд. Караулить остался один, остальные ушли.

- Приведите пленного, - сказал Ромашкин.

Краузе поставили у окна, прикрыли занавеской, спросили:

- Что они делают?

Он всмотрелся, ответил:

- Возле канистр находится Кемпке - личный шофер фюрера.

- Они собираются заправить автомобиль?

- Не знаю.

Шофет Гитлера стоял на своем посту около часа. Но вот в дверях показались офицеры-эсэсовцы. Они несли большой, скатанный в рулон ковер. За ними шагали еще двое, эти несли что-то полегче, тоже продолговатое, завернутое не то в портьеру, не то в чехол от дивана.

Разведчики с интересом наблюдали за странной процессией. В ковер было завернуто что-то тяжелое. Офицеры заметно устали, на помощь к ним поспешили эсэсовцы из охраны. Однако офицеры не подпустили солдат к своей ноше, сами донесли ее к воронке от снаряда и бережно положили на дно.

Сразу же солдаты и шофер Гитлера стали сливать туда из канистр бензин. Потом, чиркнув зажигалкой, один из офицеров бросил ее в воронку. Голубое пламя мгновенно рванулось вверх. Эсэсовцы, стоявшие вокруг, отпрянули, но не разошлись, пристально смотрели на поднимающийся из воронки огонь.

Позже из газет стало известно, что Гитлер отравился и его сожгли во дворе рейсхканцелярии вместе с Евой Браун, которая тоже покончила жизнь самоубийством. Возможно, свидетелями именно этой сцены стали наши разведчики. Впрочем, настаивать на том, что они видели именно сожжение фюрера, Ромашкин не мог: в Берлине в те дни фашисты жгли многое: уничтожали и документы и трупы высокопоставленных деятелей рейха, пустивших себе пулю в лоб или убитых во время обстрелов и бомбежек.

Разведчики не придали особого значения увиденному: в это время произошло такое событие, что все забыли о костре, догоравшем в воронке.

Первыми загалдели и засуетились эсэсовцы. Они о чем-то кричали, что-то показывали друг другу, возбужденно размахивая руками.

Ромашкин взглянул в сторону, куда они показывали, но не увидел ничего особенного и не догадался, что же так обеспокоило фашистов. Вглядевшись внимательней, он все понял и на несколько мгновений онемел от радости. На дымящемся куполе рейхстага - он находился неподалеку, за колоннами Бранденбургских ворот, - билось родное красное знамя. Вокруг полыхали пожары, здание рейхстага тоже было в дыму, поэтому Василий не сразу заметил знамя.

Разведчики запрыгали от радости и негромко, чтобы не обнаружили, закричали "ура". Рогатин тряс немца за плечи и, сияя от счастья, почти кричал ему в лицо:

- Видишь, фашистское отродье, Гитлер калут! Войне капут!

Во дворе рейхсканцелярии еще чадили обуглившиеся свертки, но на них уже никто не обращал внимания.

* * *

Второго мая Берлин был взят.

Василий и его разведчики после задания выспались и отдохнули в полку. Здесь их поджидал Голощапов, один из двоих упавших на улице при прорыве группы в тыл гитлеровцев. Его ранило в плечо. В госпиталь он не пошел.

- Какой госпиталь, когда победа рядом? Да и вы на задании, я ж тут чуть с ума не тронулся, пока вы там лазили! - говорил старый солдат, пряча радость за напускной грубоватостью. Потом он рассказал печальные подробности гибели Хамидуллина.

- Его на той же улице срезало, наповал. Я подполз к нему, а он уже не дышит... Схоронил его сам, в последней братской могиле нашего полка.

Разведчики сходили к свежему холму земли, он оказался в том сквере, где фашисты, расчищая сектор обстрела, рубили цветущие яблони и вишни. Сняв шапки, ребята в скорбном молчании постояли у могилы.

После обеда почистились, приоделись и всем взводом пошли в центр Берлина, к рейхстагу. Было интересно поглядеть - какой он, Берлин, о котором так часто думали и говорили.

Город еще чадил, многие улицы были завалены рухнувшими стенами. Но уже всюду копошились люди: местные жители, вылезшие из подвалов и убежищ, пленные - вчерашние враги - и наши солдаты - те, кто брал с боем эти дома и улицы. Все вместе они растаскивали обгоревшие бревна, рельсы, мешки с песком, обломки стен, искореженные автомобили, танки, пушки. Надо было прежде всего расчистить проезжую часть, чтобы вывезти раненых и убитых, а живым доставить воду и пищу. На перекрестках уже стояли наши девушки-регулировщицы, лихо махали флажками и козыряли генералам.

На здании рейхстага развевались красные флаги, на Бранденбургских воротах тоже трепетал на ветру алый кумач. Все шли к рейхстагу. Огромный дом выгорел изнутри, над окнами чернели дымные полосы, крыша кое-где обвалилась, от купола остался железный скелет. Стены были избиты снарядами и пулями, крошево кирпича и штукатурки завалило тротуары и прилегающие клумбы. Площадь была запружена танками, орудиями, машинами - это отдыхали те, кто брал рейхстаг.

Солдаты и офицеры писали на стенах и колоннах свои фамилии.

Саша Пролеткин достал нож и сказал:

- А мы Берлин не брали? Да мы этот рейхстаг на день раньше других видели!

Он полез на подоконник, нацарапал: "А.Пролеткин из Ростова".

За ним последовали другие ребята. Василий тоже нашел чистое место под окном, наверх не полез, стоя на тротуаре, вырезал своей финкой: "Ромашкины - отец и сын". Царапая стену, думал: "Ты не дошел, но пусть твое имя будет здесь, я и за тебя и за себя воевал".

Вспомнив об отце, Василий погрустнел. Радость победы была с горчинкой не только у него. Каждый вспоминал тех, кого сразили пули на долгом пути к Берлину, кто шел рядом, но не мог сейчас так же, как они, написать свою фамилию на рейхстаге.