Владимир Карпов - Взять живым !

- Еще как! - подтвердил Ромашкин.

- Теперь вы прошли великолепную боевую школу. Мне кажется, кроме личного опыта вы многому научились у Кирилла Алексеевича Караваева. К примеру, командирской твердости, стойкости, вниманию к людям. А у Андрея Даниловича Гарбуза - партийной мудрости и принципиальности. У друга вашего Куржакова - злости и ненависти к врагу. У Казакова, Жени Початкина и многих других - бесстрашию.

Ромашкин ждал, что скажет Колокольцев о себе. Но подполковник замолк, и Василий подумал: "А у вас я учился не только штабной культуре, но и патриотизму, любви к Родине без громких слов".

- Вам обязательно следует подготовиться и сдать экзамены в академию, вы... - Колокольцев не успел договорить, за окном, а потом по всем прилегающим улицам и вдали началась беспорядочная, все нарастающая стрельба.

- Что такое? - удивился Колокольцев.

Ромашкин на всякий случай вынул пистолет. "Уж не придумали ли фашисты какую-нибудь вылазку?"

На крыльце офицеров встретил сияющий ординарец. Он кричал во все горло:

- Все! Мир! Конец войне! Сейчас по радио объявили - сегодня, девятого мая, день полной победы.

Ромашкину очень захотелось быть в эти минуты со своими разведчиками. Он попросил:

- Позвольте, Виктор Ильич, пойти к моим ребятам?

- Идите, голубчик, и оставайтесь, сколько посчитаете нужным.

Разведчики стреляли из автоматов в небо, пускали ракеты, кричали, потрясали над головой руками. Ромашкин тоже стал стрелять вверх из пистолета и самозабвенно что-то кричал вместе со всеми. Когда радость немного улеглась, предложил:

- Идемте, братцы, гулять по Берлину!

- Сводите нас в рейхсканцелярию, надо посмотреть, где Гитлер сидел и куда мы чуть-чуть не забрались! - весело сказал Саша.

- Ну, ты не привирай, нам в помещение запрещено было проникать, мы только сбоку припека могли фюрера прихватить, - поправил Ромашкин. - И вообще, ребята, мой совет - будете рассказывать о своих похождениях, говорите честно, как было, правда всегда лучше любого вранья. Вранье как немецкий эрзац-хлеб: с виду на хлеб похож, а по сути своей - опилки, отруби!

У всех дверей рейхсканцелярии уже была выставлена охрана.

- Не ведено никого пускать, - сказал солдат, прохаживаясь перед дверью. Он отличался от разведчиков новенькой формой, был начищен, наглажен, сапоги блестели.

- Ты откуда такой бравый будешь? - полюбопытствовал Саша, разглядывая солдата.

- Мы комендатура. Подчиняемся только коменданту Берлина генералу Берзарину,- гордо сказал он.

- О! Так генерал Берзарин одно время нашей армией командовал! обрадовался Саша.

- Вот иди к нему, может, по знакомству разрешит тебя допустить, весело посоветовал часовой.

Разведчики пошли вдоль здания. Просить разрешения они, конечно, не собирались, надеясь найти какой-нибудь пролом в стене или окно с высаженной решеткой. Под ногами хрустели битое стекло, штукатурка.

Прилегающий к зданию двор был завален ветвями деревьев, срезанными снарядами, изрыт воронками. Летали какие-то наполовину обгоревшие бумаги, у ограды торчали из земли короткие головешки.

Возле двери, которая была видна из дома, где недавно сидела группа Ромашкина, стоял другой солдат - такой же начищенный, в новом обмундировании. Завидев приближающихся бойцов, он взял метлу и стал подметать площадку у двери. Василий удивился: чего это он? Но, подойдя ближе, понял - ему приятно показать, какой мусор он выметает: под метлой позвякивали, переливаясь серебристым блеском и черным лаком, немецкие награды - Железные кресты. Видно, высыпались из ящиков, которые валялись недалеко от входа.

- Послушай, друг, - обратился Ромашкин к солдату, все еще разглядывая кресты на земле. - Мы - разведчики, были здесь, когда фашисты занимали эти бункера. Нам бы хотелось посмотреть, что там к чему; мы ничего брать не будем, только посмотрим.

- Ну, ежели в таких смыслах, то пожалуйста, товарищ капитан, дозволяю! - ответил боец, а Ромашкин тут же узнал его.

- Бирюков?! Живой!..

- Как видите, целый!

- Ну, здравствуй!

- Здравия желаю, товарищ капитан!

- Ребята, это мой боец, мы с ним под Москвой стояли! - пояснил Василий своим разведчикам.

- Точно, стояли! - подтвердил Бирюков. - Я ведь все помню, товарищ капитан. Как вы меня попрекали. Как медведем называли. Вот глядите, стало быть, я стрелять лучше немца умею, ежели в Берлин его загнал! Теперь, стало быть, он не оправится, тут уж в тех самых полных смыслах, как водится!

- Дорогой ты мой, я так рад тебя видеть! Ты же мой первый солдат! Такую войну прошел и выжил! А где другие братья славяне - Оплеткин, Кружилин?

- Не знаю, товарищ капитан. Меня ведь вслед за вами чесануло. Танки опять утром пошли, один я изжарил. А другой прямо по мне из пулемета саданул. Считай, пополам перестрочил, как на швейной машинке. Пять пуль влепил, зараза! Но я живучий. Выдюжил. А в полк свой после госпиталя не попал. Хотел, конечно, да не пришлось. Далеко ушла война, покуда я лечился. Никто не знал, где наш полк. А насчет бункеров этих, товарищ капитан, вы сейчас идите и вертайтесь, пока моя смена придет. Только осторожно - там темно, побитые фрицы еще не все убраны, да по сторонам глядите, может, в какой комнатенке еще и живые хоронятся.

- А про Гитлера слыхал? - спросил Ромашкин.

- Да что слыхал: сначала он травился, но яд его не берет - сам хуже яда, потом застрелился. А после вот в этой самой воронке вместе с его бабой и любимой собакой сожгли и землей притрусили. - Бирюков показал на одну из воронок недалеко от дверей.

- Так мы все это в окно видели! - воскликнул Вовка. - Неужели это был Гитлер?

- Тут многих жгли,- и Геббельса, и его жену, и бумаги всякие, солидно пояснил Бирюков.

- А ты откуда знаешь? - спросил Саша.

- Комиссии разные обследуют. Огарки от Гитлера, когда их вытянули из той ямы. Я даже в акте расписывался как свидетель: видел, значит, что и где найдено, и подтвердил.

- Точно определили, что сам Гитлер сгорел?

- Сперва сомневались. А потом дошли до точности. Девушка тут одна в той комиссии, младший лейтенант, хорошенькая такая, ладненькая, сказывала: теперь уж точно установлено - Гитлер сгорел и еще Ева Браун.

- А как установили-то? От них вроде бы жарковье для собак осталось, допытывался Вовка.

Бирюков помедлил и, наслаждаясь своей осведомленностью, сказал:

- Нашли способ! По зубам! Тут его медицинская книжка была, а в ней записано, в каком зубе какая пломба вставлена. Все и совпало.

- Что же, зубы ему выдирали?

- Нет. Такое, как водится, при комиссии где-то там в госпитале сличали. А мы только разговор об этом слышали.

- Ну, ладно, пошли, братцы, а то сменят Бирюкова, нас назад не выпустят. Ты сколько еще продежуришь?

- Час простою, не больше.

Разведчики открыли тяжелую дверь и вошли в мрачный серый вестибюль. На полу валялись обломки потолка и огромная разбитая люстра. По широкой лестнице пошли вниз. Чем ниже, тем гуще спертый сырой воздух с запахом гнили и разлагающихся трупов. Внизу было темно, пришлось подсвечивать фонариками. От лестницы уходил вдаль длинный коридор, справа и слева двери