С Мюге - Улыбка фортуны

В общем, я «заболел» снежным человеком и начал подумывать, как сочетать приятное с полезным и получить длительную командировку в горы.

В свое время я изучал температуры, при которых ферменты гельминтов действуют лучше всего и сопоставлял их с температурами наибольшей интенсивности заражения растений. В средних широтах эти температуры сходились тютелька в тютельку. В теплицах растения поражались сильнее, чем в открытом грунте, где температура была обычно ниже оптимальной. А вот в Азербайджане и Грузии оказалось, что в теплицах, где температура выше той, при которой действует фермент, заражение все равно сильнее, чем в открытом грунте, где температура соответствовала оптимальной. Тогда у меня возник вопрос: а не является ли тут причиной качество света? Ведь стекло отсекает всю ультрафиолетовую часть спектра и, возможно, влияет на окислительно-восстановительные процессы растения, от которых, в свою очередь, зависит деятельность фермента. Проверить это можно было простым экспериментом.

На сравнительно большой высоте, где больше ультрафиолета, заразить, скажем, галловой нематодой растения (по числу и размерам галлов легко анализировать степень заражения). Часть растений затенить застекленными рамами, часть — рамами с натянутой пленкой, которая пропускает ультрафиолет, а часть оставить без прикрытия. Температура, влажность и степень заражения будут одинаковы, а вот свет различный. Для опыта нужно немного: горы и отдаленность от жилых мест, чтобы не заразить нематодой огороды, то есть, те же места, где можно встретиться со «снежным человеком». Работа продолжалась несколько лет.

Из всей этой затеи с нематодами были получены интересные данные, а вот информация о «снежном человеке» пополнилась только сбором рассказов местного населения о встречах с этим существом. Собранные мной сведения вошли в книгу Поршнева «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминидах», 1963 год, и я на них останавливаться не буду.

Однажды мне рассказали, что название балки Джаман Кул (плохая балка) связано с тем, что там жили алмасты (местное название данного существа), что там есть пещера, в которую трудно добраться, местные жители ее боятся и близко к ней не подходят, но именно возле нее видели чаще всего алмасты. В конце концов, мне удалось разыскать вход в эту пещеру. Пол был усеян разбитыми костями. В центре лежал плоский камень, на котором, видимо, и готовили. Никаких следов огня обнаружить не удалось. Среди неразбитых костей, тех, в которых не было костного мозга, можно было обнаружить и человеческие. Я взял с собой нижнюю челюсть ребенка лет восьми-девяти… Поражала ее массивность и скошенный подбородок.

В Москве антропологи определили: неандерталец. Однако палеонтологи, убедившись, что ей не больше пятидесяти лет, сказали: не может быть — неандерталец вымер сотни тысяч лет назад. Тут я впервые услышал термин псевдонеандерталец. Его применяли в тех случаях, когда находили кости неандертальца там, где им быть не положено — в свежих слоях земли. Имелось в виду уродство или атавизм современного человека. Однако, когда я набросал на карте места находок псевдонеандертальцев, получилось поразительное совпадение с местами, где бытуют рассказы о встречах со «снежным человеком».

В следующий раз я поехал на Кавказ с Асей. Местные жители показали вход в пещеру, где, по их словам, когда-то видели странные человеческие черепа. Пещера была промыта в довольно мягком грунте и очень быстро обваливалась. Потолок первого зала был образован карбонатной породой, содержащей гальку, которая при легком соприкосновении выпадала и, увлекая за собой вмещающую породу, образовывала осыпи. Поэтому я велел Асе остаться наверху, у входа в пещеру, и «в случае чего», бежать в ближайшее селение за помощью, а сам полез обследовать пещеру в надежде докопаться до черепов. Через узкий лаз я проник в следующий зал, потом, извиваясь на пузе ужом, еще в следующий и еще… Никаких черепов не было. Вдруг за спиной я услышал дыхание. Неужто алмасты?! Но это была Ася.

— Ты зачем здесь?

— А мне было страшно оставаться наверху. Вдруг тебя завалит.

В этом была вся Аська — переживания за других у нее всегда превалировали над собственными. Это ее свойство часто портило мне настроение. В коллективных походах она интересы нашего семейства всегда приносила в жертву интересам спутников.

Как-то мы карабкались по крутому склону. Вдруг с того места, где я только что видел Асю, сорвалось что-то большое, черное и метнулось в сторону. Оказывается, она попала в логово спящего дикого кабана. Кто из них больше испугался, я не знаю, — ни кабан, ни Ася не взвизгнули.

В этот раз мы тоже, кроме рассказов, ничего не привезли, хотя у Аси и был длительный, полный приключений вояж по следам одного письма. Но об этом она как-нибудь расскажет сама.

Однажды к нам в лабораторию позвонили из Института Народного Хозяйства имени Плеханова (МИНХ), попросили, чтобы приехал кто-нибудь из фитогельминтологов. Поехал я. Оказалось, что три четверти всего завозимого на базы Москвы лука и чеснока к весне гибнет. В каждой загнивающей луковице товароведы находили нематод. Поэтому Министерство торговли поручило им разработать способ борьбы с нематодами в товарном луке и выделило для этого крупную сумму денег. Мне предложили включиться в эту работу. Посмотрев их препараты, я убедился, что роль нематод они явно преувеличивали. В большинстве случаев видны были не фитогельминты, а сапробиотические нематоды, которые поселяются в уже загнивших луковицах, где причиной гибели были бактерии или низшие грибы. Тем не менее, примерно пятая часть лука была действительно заражена дитиленхом. Я согласился работать и обещал подумать.

По дороге домой я рассуждал примерно так: «Нужно убить животный организм и не убивать растительный. Чем отличается ткань животного от ткани растения? Наличием нервной системы. Значит, вещество должно действовать на нервную систему. Но ведь лук предназначается в пищу, а у человека нервная система развита не хуже, чем у червей. Значит, яд должен быстро или разрушаться, или покидать луковицы. Лучше всего, если он будет легко испаряться. Посмотрю-ка в справочнике, какой из ядов, действующих на нервную систему, имеет самую низкую точку кипения».

Дома я посмотрел справочник — бромистый метил кипит при четырех градусах.

На другой день я поехал в МИНХ, выписал со склада двадцать молочных бидонов с герметическими крышками, заложил туда зараженные луковицы и стал подбирать оптимальные концентрации бромистого метила. К вечеру все было закончено, и я принес отчет руководителю договорной темы доценту Еременко. Он всплеснул руками: