Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

— В чем же по вашему выход из положения? — сразу задал вопрос Феликс Эдмундович.

— Я считаю, что следует заинтересовать ребят живым делом, — ответила Халатова.

— Верно! — мгновенно одобрил Дзержинский. — И знаете каким? Нужно учить детей ремеслу, профессии. Успех этого дела уже проверен на практике. Только общественно полезный труд оздоровит этих выброшенных за борт деморализованных детей, искалеченных нуждой и развращенных улицей… Немедля приступайте к организации мастерских… Конечно, в наших условиях — это дело весьма и весьма нелегкое. Вы знакомы с Крупской?

Халатова утвердительно кивнула головой.

— Надежда Константиновна вам во многом поможет. Она в свое время была учительницей, очень любит детей. Надежда Константиновна даст вам ценные советы по воспитанию ребят, позвонит хозяйственникам, директорам предприятий, попросит, чтобы помогли оборудовать мастерские. В таком благородном деле ей никто не откажет.

В кабинет Дзержинского зашел Зимин.

— Редакция «Гудка» просит меня написать статью, опровергнуть слухи о сдаче железных дорог в концессию.

— Дело нужное. Напишите, что имеются, вдохновляемые из-за границы, «советские деятели» в кавычках, которые поднимают этот вопрос в связи с тяжелым положением транспорта. Укажите, что английский промышленник Лесли Уркарт ведет с нашим правительством переговоры о концессии на свои прежние владения в Прииртышье. Чем закончатся эти переговоры, пока еще неизвестно. А вот, когда Уркарт одновременно предложил сдать ему в аренду железнодорожную магистраль Либава — Иркутск, то сразу же получил категорический отказ. Потому, что транспорт — это одна из командных высот Советского государства и мы ее никому не уступим. Подчеркните в статье, что для восстановления транспорта мы не будем призывать варягов, иностранный капитал. Мы твердо уверены, что в ближайшие два-три года поднимем железные дороги из разрухи собственными силами.

Нарком прочитал в газете письмо пассажира о безобразиях на Московской городской билетной станции. «Это уже не первый сигнал, — подумал он. — Надо запросить, какие принимаются меры. А впрочем, чего ждать? В лучшем случае наложат на кого-нибудь взыскание, вся же негодная постановка дела останется. По-прежнему будет простор для взяточничества и спекуляции… Надо своими глазами посмотреть, как работает касса, поставить себя на место пассажира, которому нужен билет».

На следующий день рано утром Дзержинский вышел из дому и направился к зданию гостиницы «Метрополь», где помещалась городская билетная касса. Хотя она открывалась лишь в десять часов, на улице уже выстроилась огромная очередь, заворачивавшая в Третьяковский проезд. Нарком спросил стоявшего в конце коренастого мужчину в суконной поддевке и яловых сапогах:

— Достанется нам сегодня билет? Хвост-то какой…

Мужчина насмешливо воззрился на Дзержинского:

— В первый раз, что-ли? Сейчас только писать будут сегодняшнюю очередь… Если через неделю дойдешь до кассы, спасибо скажешь.

Вскоре к ним приблизился старичок в старой чиновничьей шинели со следами споротых петлиц. В руках он держал конторскую книгу, чернильницу-непроливайку и ручку с пером. Спросив Дзержинского, куда он едет, старичок скороговоркой добавил: — За ведение очереди получаю с каждого пять процентов от стоимости билета. Переклички ежедневно в десять вечера и в пять утра. У нас строго — не пришел или опоздал — вычеркиваем из списка.

Нарком спросил его:

— Как вы думаете, когда дойдет моя очередь?

— Дней через пять-шесть. Смотря по тому, сколько билетов выбросят на продажу.

— А заранее не вывешивают объявления, сколько на какой поезд имеется билетов?

— Ишь чего захотел? Держи карман шире… — и старичок, издевательски улыбнувшись, шепнул: — В кассе продают лишь последки, то, что осталось после продажи с черного хода. Там даже, конечно, не у кассира, а через третьих лиц можно и на завтра достать и даже мягкий билет, конечно, если располагаете средствами… Существует «такса» — двести процентов накидки на стоимость билета.

— Двести процентов?

— Чему вы удивляетесь? Это же через третьих лиц. Стрелку охраны дай, чтобы к дежурному по кассам пропустил, тому дай, кассиру вашего направления дай, а они делятся с начальством — вот и набегает. Так записать вас в очередь? Как фамилия?

Ничего не ответив, нарком направился к Большому театру, где в переулке аго ожидала машина.

Назавтра Благонравов вызвал к себе Личмана, сотрудника транспортного отдела ГПУ.

— Поручаю вам, — сказал начальник отдела, — глубоко вникнуть, как поставлено дело в городской билетной кассе «Метрополь». Там большие безобразия, огромные очереди, большинство билетов отпускается с черного хода, конечно, за взятку.

— Георгий Иванович! — взмолился Личман. — Вы же знаете, как я занят. Неужели некому поручить это мелкое дело с билетами?

— Для вас — это «мелкое дело», а вот для председателя ГПУ — оно почему-то не мелкое. Он лично им занимается.

— Сам Феликс Эдмундович?!

— Представьте себе. Вчера с раннего утра занял очередь за билетом и лично убедился в том, что там делается. Вот что он пишет в своей записке, направленной мне.

Благонравов прочитал вслух:

«Необходимо упорядочить дело продажи билетов из городской кассы (Метрополь). Там заведен такой порядок. Желающие ехать записываются у одного из предприимчивых пассажиров, затем приходят в 10 часов вечера и, кроме того, утром, в 5 часов утра на перекличку. Кто не явился, тот теряет очередь.

Кассу открывают в 10 часов утра, и наперед никогда неизвестно, сколько городская станция имеет билетов. Записывающий очереди получает от пассажиров 5 %. Это вчера я узнал сам у стоящих в хвосте…».

— Далее Феликс Эдмундсвич предлагает нам, — добавил Благонравов, — без всякого шума выявить всю постановку дела и доложить ему. Обнаружить виновников безобразий, конечно, нужно, но не это — главное. Главное продумать, как упорядочить продажу билетов.

— Хорошо, — вздохнул Личман. — Придется и мне, подобно Феликсу Эдмундовичу, занять место в хвосте очереди за билетом.

Узнав, что в приемной ждет Халатова, Дзержинский подумал: «Вероятно, она снова по делам приемника для беспризорных ребят».

Приветливо поздоровавшись и, усадив Екатерину Герасимовну в кресло, нарком вопросительно посмотрел на нее.

— Феликс Эдмундович, — обратилась к нему Халатова. — Дайте мне слово, что Артемий ничего не узнает о моем приходе и нашем разговоре.

— Можете быть спокойны, — заверил Дзержинский и мысленно удивился: «Какие у нее могут быть секреты от сына?».