Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Вы что, считаете меня бездушным чиновником? На каком основании? Почему вы все эти дни непрерывно сидели на совещаниях, оставив дома жену, которая, как мне сегодня утром сказали, очень опасно больна. Это правда?

— Да, Феликс Эдмундович. Положение крайне тяжелое, почти безнадежное, — поник головой Ледер.

— Почему мне ни слова об этом не сказали? Неужели вы могли подумать, что я не отпущу вас с заседаний? Или просто стеснялись спросить? И то и другое возмутительно! Что врачи говорят?

— Не могут поставить диагноз. Доктор из управления дороги каждый день бывает и только руками разводит. Пригласил я частно практикующего врача. Тот тоже ничего определенного не сказал, прописал какую-то микстуру, а жене с каждым днем все хуже и хуже. Все сочувствуют, но… — голос помощника начальника дороги дрогнул и в его глазах показались слезы.

— Мало сочувствовать! — возбужденным тоном сказал Дзержинский. — Надо быстро действовать, а не беспомощно опускать руки. Пока жив человек, надо бороться за его жизнь до последней минуты, а не ходить по заседаниям и совещаниям. Немедленно идите домой…

Ледер в полном замешательстве ушел. Нарком вызвал секретаря и приказал объехать на машине профессоров Тифлиса, срочно организовать консилиум у постели тяжело больной и сделать все возможное для спасения ее жизни.

В салоне вагона за столом, кроме Дзержинского, сидели члены комиссии Мануильский и Мицкевич-Капсукас.

Вошедший секретарь наркома сообщил, что Беленький по прямому проводу из Москвы запрашивал, когда Феликс Эдмундович вернется. Владимир Ильич очень интересовался точной датой его приезда.

— Что вы ответили Беленькому? — спросил нарком.

— Я ответил, что вы предполагаете выехать из Тифлиса примерно 8 декабря, будете останавливаться в дороге по служебным делам и в Москву приедете приблизительно 13 декабря.

— Владимир Ильич с нетерпением ждет нашего возвращения, — озабоченно обратился Дзержинский к членам комиссии, — надо поторопиться.

Затем повернулся к секретарю:

— Выехать раньше восьмого вряд ли удастся. Зато по делам HKПC нигде не будем останавливаться. Дайте телеграмму Борисову с просьбой принять меры, чтобы наш поезд прибыл в Москву точно 12 декабря, желательно утром. Об этом же сообщите Беленькому.

Литерный поезд, возвращавшийся в Москву, остановился на станции Минеральные Воды для смены паровоза.

В вагон наркома вошел высокий подтянутый железнодорожник в кожаной куртке и форменной фуражке. Приложив руку к козырьку, представился:

— Инженер для поручений Бункин. По приказанию ЦН [27] ЦН — Главный начальник путей сообщения. прибыл в ваше распоряжение в качестве начальника служебного поезда.

— Знаю, — ответил Дзержинский, — мне Борисов сообщил. К вашему сведению — через 48 часов мне необходимо быть в Москве. Меня ждут по очень срочному делу. Прошу вас принять все меры.

— Будет сделано. Разрешите дать по линии телеграмму, что наш поезд следует с остановками только по техническим надобностям.

— Пожалуйста. Это все, что вы думаете предпринять?

— Нет! Я сам поведу поезд.

— Разве вы машинист?

— Старый механик, — ответил молодой железнодорожник, чуть улыбнувшись голубыми глазами. — Много лет работал сначала помощником машиниста, потом машинистом пассажирских поездов. И даже ревизором службы тяги успел поработать.

— Сколько же вам лет? Садитесь, пожалуйста. Выглядите вы молодо, правда, виски совсем белые.

— Мне 33 года.

— А откуда же седина?

— После крушения поезда…

— С вами, пожалуй, опасно ехать, — пошутил Феликс Эдмундович. Почувствовался толчок — к составу подошел паровоз.

— Не буду вас задерживать, — промолвил нарком и попрощался с Бункиным.

Начальник поезда Бункин внимательно осмотрел паровоз, тщательно проверил тормоза. Он ясно сознавал всю тяжесть ответственности, которая легла на его плечи. Через двое суток нужно быть в Москве, но ведь состояние пути таково, что нельзя развивать большую скорость. Борисов в Москве предупреждал об этом.

Еще задолго до того, как показалась станция Тихорецкая, где обычно производилась смена локомотива, Бункин предупредил машиниста, что пройдет ее с ходу, а паровоз сменит в Ростове — на этом оп рассчитывал сэкономить значительное время.

Вот и Тихорецкая. Когда на мгновение паровоз поравнялся с вокзальной платформой, Бункин увидел группу железнодорожных начальников. Мелькнуло возмущенное лицо одного из них, сердито показавшего ему кулак.

— В чем дело? — озадаченно подумал Бункин, уже выехав на перегон.

Перед станцией Крыловская он увидел закрытый входной семафор. Пришлось остановиться. Но вот он открылся. Поезд медленно вполз на станцию и снова остановился, так как выходной сигнал был закрыт.

Начальник поезда сошел с паровоза и направился к дежурному по станции, стоявшему с развернутым красным флажком.

— Что случилось? — спросил Бункин.

— Поезд задержан по телеграмме начальника округа.

Через некоторое время на станцию примчалась автодрезина. Из нее, запыхавшись, выскочил Бакинский, временно исполнявший должность начальника округа, и, узнав от дежурного, кто вел поезд, набросился на Бункина.

— Мерзавец, негодяй! — кричал взбешенный начальник. — Почему не остановился, как положено, в Тихорецкой? У меня важное дело к наркому. Из-за тебя пришлось на дрезине догонять поезд. Я лишу тебя прав машиниста!

— Во-первых, не ругайтесь, как извозчик, — подчеркнуто тихо ответил побледневший Бункин, — это не к лицу советскому начальнику. Во-вторых, вы не поставили меня в известность, что хотите сесть в Тихорецкой.

Эти слова окончательно вывели из себя начальника округа:

— Я не поставил его в известность… Да знаешь ли ты с кем говоришь? Снимаю тебя с паровоза… Не доверяю вести поезд. Немедленно возвращайся в депо.

Бункин, не обращая внимания на последовавшую за этим площадную ругань, только махнул рукой и, поднявшись по лесенке в будку машиниста, дал гудок отправления.

Начальнику округа не оставалось ничего другого, как поспешно сесть в ближайший вагон…

Когда в Ростове к составу подали другой паровоз, начальник округа попрощался с Дзержинским и вышел из вагона. Секретарь укоризненно посмотрел ему вслед и кратко рассказал наркому о сцене между Бакинским и Бункиным, которую он наблюдал на станции Крыловская.

— Откуда же Бункин мог знать, что Бакинский хотел сопровождать меня из Тихорецкой до Ростова? Даже я об этом не знал, — пожал плечами нарком. — И за это обругать человека…

— Не просто обругал, а оскорблял его самыми последними словами, — добавил секретарь. — Когда Бакинский из соседнего вагона перешел в наш, я спросил его: «За что вы так набросились на нашего инженера из НКПС, ведь он не был предупрежден, что нужно остановиться в Тихорецкой?» Бакинский не понял моего вопроса: «Какого инженера?». Я объяснил, а он говорит: «Ох, как неприятно! Я не знал, что это ваш инженер, я думал, что это мой машинист. Очень прошу вас передать инженеру для поручений Бункину мои глубочайшие извинения…».