Илья Константиновский - Караджале

По-видимому, это желание Караджале исполнялось. Брошюра «1907 год», вышедшая тиражом в три тысячи экземпляров, разошлась в кратчайший срок. Вскоре появилось новое издание, и тираж брошюры достиг десяти тысяч. Но, видимо, мало что изменилось в Румынии, по крайней мере в среде ее правящих классов. Те, кто всегда питал к Караджале недоброжелательные и презрительные чувства, встретили его брошюру молчанием. Караджале от этого страдал. Он ждал критики, протестов, громкой полемики. Но как можно повлиять на общественное мнение, когда тебя замалчивают?

Караджале страдал от необходимости жить далеко от родины, страдал от духовной отчужденности, на которую его приговорили враги, от непонимания, которым встречали его мысли даже некоторые представители молодой, только еще формирующейся интеллигенции.

В среде румынских студентов, учащихся в Германии и Будапеште, Караджале пользовался влиянием и почетом. Но в самой Румынии студенческая молодежь была заражена шовинизмом и антисемитизмом. Ясские студенты из общества «Униуня» («Союз») поставили одну из пьес Караджаде и пригласили автора на праздничный вечер. Это были студенты из породы «зеленых румын», которых Караджале высмеял в своих рассказах. К тому же они совершили накануне хулиганское нападение на редакцию ясской газеты «Опиния», издаваемой друзьями Караджале, и разгромили ее только лишь потому, что там работали и евреи. Как и все «интегральные националисты», эти студенты были против свободы печати для «инородцев» и людей, не соглашавшихся с их политическими мнениями. Вот как ответил Караджале на их приглашение:

«Мне, выходцу из народа, человеку без родового имени и имущества, без протекции, непозволительно было бы забыть хоть на одно мгновение, как бы мало ни значило мое реноме публициста, — что у меня не было в жизни никакого другого покровителя, кроме как свободы печати. И, сохраняя верность этому единственному доброму протектору, я не могу перейти в лагерь тех, кто считает возможным наносить ему удары».

И этот инцидент произошел в драматическом 1907 году.

Поселившись в Берлине, Караджале думал, что причалил, наконец, к тихой пристани, нашел свой лиман — приют отдохновения после нервной и тяжелой жизни. На самом же деле ничего в его душе не изменилось. Все мысли и чувства, терзавшие его на родине, перекочевали вместе с ним в Берлин. А физическая отдаленность от родной земли только еще более обострила их.

Все это стало очевидным особенно в девятьсот седьмом году. После весенних событий Караджале впал в отчаяние. Спасла его от этого состояния только новая попытка деятельности. Его совесть уже не знала покоя, пока он не взялся за разоблачение преступлений, совершенных на родине. Но вместе со смелыми, пылкими высказываниями о причинах катастрофы возродились и старые иллюзии о возможности непосредственного и полезного участия в политической жизни.

Караджале уже не раз пытался участвовать в политических битвах. Много сил отдал он работе в различных редакциях, казавшихся ему более или менее приемлемыми с идейной точки зрения. Но всюду он, в сущности, был одинок, далек от партий, которым принадлежали эти газеты, чужд их программе и устремлениям.

К политической организации он впервые примкнул в 1895 году. Она была основана известным общественным деятелем Георге Пану и считалась радикальной и прогрессивной, так как боролась за всеобщее избирательное право и наделение неимущих крестьян землей. Когда впоследствии Г. Пану объединился с одной из фракций консервативной партии, Караджале последовал за ним. И хотя считалось, что в этой партии относятся к творческой интеллигенции лучше, чем в других, Караджале недолго оставался ее членом. Хорошее отношение руководства новой партии лично к Караджале состоят в том, что ему предоставили место регистратора первого класса в управлении государственных монополий. На большее он, по мнению своих политических протекторов, и не мог рассчитывать. Караджале был несчастлив оттого, что каста избранных третировала его с таким высокомерием. Переехав в Берлин, он счел себя свободным от всяких политических обязательств.

Острое потрясение 1907 года пробудило, однако, старые чувства и старые иллюзии. Неумолимая логика его политических рассуждений, непримиримость к преступлению, совершенному либералами при помощи консерваторов, привела Караджале к мысли, что он обязан снова попытать свое счастье на общественной арене.

В своих статьях о крестьянских бунтах он сказал всю правду. Он сказал ее всем, невзирая на лица. Он разоблачил не только правительство, но и обе «исторические» партии, чудовищный механизм их власти, который и привел к катастрофе. Деятели этих партий, разумеется, постарались не заметить критику. Но читающая публика услышала слово писателя. И когда к его статьям прибавились басни, в которых он изобличил с особенной язвительностью правящую олигархию, имя Караджале стало очень популярным.

На художника, который не остался сидеть на олимпийских высотах, а в тревоге и волнении спустился на грешную землю и, поставив диагноз болезни, приведшей к стольким страданиям, даже попытался указать путь к исцелению, обратили, конечно, внимание прежде всего те, кто посвятил свою жизнь изменению общественного строя. Один из известных революционеров того времени, доктор Раковский, деятельный участник рабочего движения балканских стран, прочитав статью Караджале, послал автору весьма лестное письмо. Раковский указывал на некоторые неточности, допущенные Караджале, усомнился в предлагаемых писателем рецептах, но вместе с тем подчеркнул полезный характер его статей. Караджалевская картина румынской политической жизни, по мнению Раковского, «весьма, весьма хороша и блестяще написана».

Караджале был польщен таким отзывом. Между ним и Раковским завязалась переписка. В ней принял участие и сын писателя — Лука, симпатизировавший социалистам. По мнению Луки, отец принял возражения Раковского и признал, что тот больше понимает в политике, чем он сам. В одном из своих писем Раковский приглашал Караджале на международный социалистический конгресс в Штутгарте:

«Представьте себе, скольких людей, прибывших из разных стран и говорящих на разных языках, вы там встретите. Для художника и особенно для такого, кто поставил себе цель высмеять все наши слабости, — там, в Штутгарте, обширное поле для наблюдений».

Караджале, в свою очередь, пригласил Раковского встретиться с ним в Праге. Эта встреча не состоялась. Но Караджале внимательно следил за деятельностью революционера, которого румынское правительство много раз арестовывало и высылало из страны. Караджале восхищался энергией и личным мужеством Раковского. Он озабоченно справлялся в письмах о его здоровье и делах, на что Раковский скромно отвечал, что существует большая разница между литературой, призванной жить долго, и ролью политического деятеля, состоящей в том, чтобы «дать импульс и исчезнуть вместе с эффектом, как те бабочки, что живут всего лишь один день и умирают после того, как отложили свои яички».