Владимир Томсинов - Аракчеев

Государь! Вам известна мера бывшего моего в молодости воспитания; она, к нещастию моему, ограничена была в тесном круге данных мне пособий, а через то я в нынешних уже своих летах не более себя чувствую, как добрым офицером, могущим только наблюдать в точности за исполнением военного нашего ремесла.

На сих понятиях и правилах я принудил себя по воле Вашей принять занимаемое мною ныне место.

Ныне же к точному исполнению мудрых Ваших постановлений потребен министр, получивший полное воспитание о общих сведениях. Таковой будет только полезен сему важному сословию и поддержит сие первое в государстве звание военное, которое, кажется, всегда должно быть защитителем и самого Совета, ибо без защиты военной и самые лучшие рассуждения Совета прерваны быть могут.

Я к оному, государь, не способен и не в состоянии буду защитить сего звания и унижу его. Сие Вам, Государь, доказывает ежедневное мое обращение и сие самое письмо.

Государь! Не гневайтесь на человека, без лести полвека прожившего, но увольте его из сего звания как вам угодно.

Молю Вас, Государь, не затрудняться в оном, ибо чрез нескорую перемену меня из сего звания будет малая польза Вам, государству, а только остановка в делах, в коих деятельность по военной части необходима».

Как видно, граф был настолько глубоко огорчен историей с бумагами, касающимися учреждения Государственного Совета, что не постеснялся откровенно дерзить императору, писать ему язвительно-насмешливым тоном.

Император отвечал дерзкому графу таким письмом, каковое тот явно не ожидал получить от Его Величества. Никогда ранее не обращался Александр к Аракчееву так, как обратился в конце декабря 1809 года. И никогда после этого не слал государь своему «визирю-временщику» подобных писем. Потому приведем его полностью, несмотря на его внушительный объем. Лучше, чем сам Александр сказал о своем душевном состоянии, вызванном просьбой Аракчеева об увольнении с поста военного министра, вряд ли возможно сказать.

«Не могу скрыть от вас, Алексей Андреевич, что удивление мое было велико при чтении письма вашего. Чему должен приписать я намерение ваше оставить место, вами занимаемое? Говорить обиняками было бы здесь не у места. Причины, вами изъяснимые, не могу я принять за настоящее. Если до сих пор вы были полезны в звании вашем, то при новом устройстве Совета почему сия полезность может уменьшиться? Сие никому не понятно.

Все, читавшие новое устройство Совета, нашли его полезным для блага Империи. Вы же, на чье содействие я более надеялся, вы, твердивший мне столь часто, что, кроме привязанности вашей к отечеству, личная любовь ко мне вам служит побуждением, вы, невзирая на оное, одни забыв пользу Империи, спешите бросить управляемую вами часть в такое время, где совесть ваша не может не чувствовать, сколь вы нужны оной, сколько невозможно будет вас заменить. Вопросите искренно самого себя, какое побуждение в вас действует? И если вы будете справедливы на свой счет, то вы сие побуждение не похвалите.

Но позвольте мне, отложа здесь звание, которое я на себе ношу, говорить с вами, как с человеком, к которому я лично привязан, которому во всех случаях я доказал сию привязанность. Какое влияние произведет в глазах публики ваше увольнение от должности в такую минуту, где преобразование, полезное и приятное для всех, введено будет в правительстве? Конечно, весьма дурное для вас самих. Устройство Совета будет напечатано; всякой судить будет, что не от чего было вам оставлять своего места, и заключения будут весьма невыгодны на ваш счет.

В такую эпоху, где я право имел ожидать от всех благомыслящих и привязанных к своему отечеству жаркого и ревностного содействия, вы один от меня отходите и, предпочитая личное честолюбие, мнимо тронутое, пользе Империи, настоящим уже образом повредите своей репутации.

Если все вышеописанное против чаяния моего над вами действия никакого не произведет, то, по крайней мере, я вправе требовать от вас, чтобы до назначения преемника вашего вы продолжали исполнять обязанность вашу, как долг честного человека онаго требует. При первом свидании вашем вы мне решительно объявите, могу ли я в вас видеть того же графа Аракчеева, на привязанность которого я думал, что твердо смел надеяться, или необходимо мне будет заняться выбором нового Военного министра».

Письмо Александра к Аракчееву замечательно. Его упреки графу, оставившему важный пост в самое, пожалуй, тяжкое для России и ее государя время, в высшей степени проникновенны. Александр взывал к самым возвышенным и святым для русского человека чувствам. Он укорял Аракчеева в том, что тот личный свой интерес поставил выше государственного, что забыл собственные неоднократные заявления о привязанности своей к отечеству.

Как должен был вести себя в данной ситуации Аракчеев? Безусловно, ему оставалось лишь одно — тотчас броситься в столицу и объясниться с государем лицом к лицу. И он бросился, но не тотчас. А прежде ответил на письмо императора письмом же. «Простите меня, что я отнимаю у Вашего Величества время, — писал Алексей Андреевич императору 29 декабря 1809 года, — но кажется, от подобных мне, Ваше Величество, более бывали утруждены, а я в первый раз, да может быть и в последний обеспокоиваю моими просьбами.

Мнения публики столь различны, что на оные никогда положиться нельзя, и лучшее мнение в свете — спокойная в человеке совесть, я имею ее и буду с нею везде спокоен.

Государь! Я равно с другими всеми радуюсь сему новому учреждению, естьли оно полезно Государю и Отечеству моему, что и скажет время и дела.

Уверяю Вас, Государь, что до назначения мне преемника буду исправлять должность с тем же рачением, какое я имел всегда, но прошу Вашего Величества избрать онаго, а мне остаться в том предположении, какое я себе определил. Везде пребуду верным верноподданным до конца жизни».

В тот же день это письмо было доставлено фельдъегерем к императору. Аракчеев спешил выказать Александру свое достоинство. На следующий день — 30 декабря — гордый граф прибыл в столицу собственной персоной. Два последних дня 1809 года он провел в беседах с Его Величеством и чтении проекта учреждения Государственного Совета, текст которого был ему наконец представлен. По проекту, в рамках Госсовета создавался Военный департамент с председателем во главе. После того как Аракчеев ознакомился с содержанием проекта, Александр спросил его: «Чем хочешь быть, министром или председателем?» — «Лучше самому быть дядькой, нежели над собой иметь дядьку», — был ответ графа.

1 января 1810 года Алексей Андреевич записал на прокладном листе принадлежавшей ему книги Святого Евангелия: «В сей день сдал звание военного министра. Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства». Последнее слово в перепалке с императором осталось, таким образом, за непреклонным графом!