Михаил Водопьянов - Небо начинается с земли. Страницы жизни

Наклонился над ботинками, а лётчик еле выдерживает, чтобы не расхохотаться вслух. Наконец сдержал себя и говорит:

– Чувствуешь, какие мягкие? Это от сгущенного молока!

Тут другой бортмеханик, ни слова не говоря, взял банку сгущенного молока, открыл ее и начал мазать свои ботинки.

– Ты, Ваня, погуще, – дружески советует ему летчик.

Ваня постарался, не пожалел молока. Час-другой прошел спокойно. Но когда он явился в своих сладких сапогах в кают-компанию, ему открыли глаза и хорошенько над ним посмеялись. Целый день он потом отмывал клейкую массу под назидательные замечания товарищей:

– А ты на слово не верь, думай сам. Даже школьники знают, что кожу смазывают жиром…

Тут же Ваня, который прославился сгущенным молоком, попался снова. Он весьма нетерпеливо относился к тому, что нужно выжидать погоду, и много сетовал по этому поводу. Всем, конечно, не терпелось, но люди приучены были к условиям Арктики и зря не ворчали – этим делу не поможешь! А наш «молочный Ваня» испускал вздохи, стоны и ежеминутно повторял: «Когда же наконец мы полетим? Когда закончится это выжидание?»

Как-то раз отозвал его в сторонку старший бортмеханик и говорит:

– Есть средство разогнать туман, только они все ленятся. Я тебя научу. Смотри никому не говори, сделай сам!

– А я сумею?

– Проще пареной репы!

– Ну говори!

– Нет, сейчас в кают-компании народу много – нас могут услышать.

– А когда же скажешь?

– Вот завтра приходи пораньше сюда, когда никого не будет, и я тебя научу. Все расскажу подробно.

На другой день видим: наш Ваня повеселел. Ходит посвистывает, смотрит с видом победителя – готовит всем сюрприз! Бортмеханик рассказал нам, в чем дело, и все с любопытством ожидали, чем это кончится.

Вечером мы собрались в кают-компании и попрятались кто куда – за портьеры, за пианино, один очень солидный товарищ залез под стол, другой лег на пол и прикрылся географической картой. Те, кто не уместился, заняли посты у входной двери.

Наступает час свидания.

Ваня, немного торжественный и взволнованный, является первым. Потом приходит бортмеханик. В кают-компании тишина.

– Ну, говори! – обращается Ваня.

– Только ты не удивляйся: это очень простое дело.

– Тем лучше, что простое: скорей сделаю. Надоело так сидеть.

– Ну так вот. У тебя насос для накачки воздуха в резиновые матрасы есть?

– Есть! Даже два! – радостно сообщил Ваня.

– Так ты возьми насос, который получше, пойди на высокое место, стань лицом к полюсу… Потом…

– Ну, что тянешь?

– …качай что есть силы – и разгонишь туман! – закончил свой рецепт бортмеханик.

Что тут поднялось в кают-компании, трудно передать: кто лежал – вскочил, кто стоял – упал. Через двери ввалилась группа хохочущих и кинулась в объятия тех, кто прятался в комнате. Стоявший за портьерой в припадке смеха так вцепился в нее, что оборвал. Материя вместе с карнизом упала на пол. Это вызвало новые приступы хохота. Еле отдышались.

– Ну, брат Ваня, – сказали ему зимовщики, утирая слезы, – больше не попадайся, потому что мы не выдержим. Так смеяться уж просто вредно для здоровья…

Но попадались не только «зеленые» полярники, а и бывалые арктические «волки».

Один «розыгрыш», начатый на острове Диксон, прошел с таким успехом, что последствия его докатились до Москвы, приведя в изумление работников Главсевморпути.

Было это так. Сидели мы вечером в кают-компании, и один из зимовщиков рассказал историю о том, как он спасся от шести белых медведей с помощью… ракетницы.

– Прихожу это я, – говорит он, – на метеостанцию. А ночь полярная была темная. Облака нависли низко. Записал я с помощью карманного фонаря показания приборов и только хотел идти обратно домой, вдруг вижу – меня окружают белые медведи. Что делать? Винтовку я с собой не взял. Хорошо, что со мной была ракетница – на случай, если заблужусь в пургу, чтобы дать о себе знать… Я прицелился в медведя, который был совсем близко от меня, и угодил ему прямо в глаз. Он как заревет – и завертелся на одном месте. А остальные врассыпную кто куда…

Долго зимовщики рассказывали нам всякие были и небылицы в расчете, что людей с Большой земли нетрудно провести на «арктической экзотике». Но пришел и наш час! Они стали расспрашивать у нас, что нового в Москве!

У меня в экипаже был механик – что называется, «палец в рот не клади». Вот он начал зимовщикам рассказывать про новинки.

– В Москве, – говорит он, – инженер Коптяев изобрел часы с героями. Видел я такие часы у начальника полярной авиации. Они интересны тем, что на циферблате вместо римских или арабских цифр нарисованы герои. Первый – Ляпидевский, потом – Леваневский, Молоков, Каманин и так далее.

Я слушаю его и думаю: как это я ничего про эти часы не слыхал? Но потом смекнул, в чем дело, а он продолжает:

– Посмотришь на такие часы и сразу скажешь: половина Слепнева – значит, половина пятого, или там Доронин с четвертью – значит, семь часов пятнадцать минут. Страна должна знать своих первых героев! А когда, – продолжал он, не унимаясь,-стрелка дойдет до какого-нибудь часа, открывается форточка и высовывается белый медведь. Он издает столько рычаний, сколько в это время часов… Делают такие часы пока только для полярников, да и то по специальным заявкам. Модель еще оригинальная – не освоена для массовой продукции…

Через некоторое время прилетели мы в Москву. Вызывает меня начальник полярной авиации и спрашивает:

– Что это вы на Диксоне наговорили полярникам? Получаю от них радиограмму: просим забронировать для нас часы с героями. И передают целый список, один даже жену свою вписал.

– А вы что им ответили? – спросил я.

– Запросил Диксон, какая температура была у радиста, когда он передавал эту радиограмму.

Пришлось нам как-то из-за плохой погоды приземлиться на пустынном острове архипелага Земли Франца-Иосифа. Какой остров нас приютил, мы не знали. Конечно, хотелось определиться.

Несколько дней мы ждали хорошей погоды. Наконец видимость немного улучшилась.

Вооружившись биноклем, я тщательно исследовал каждую темную точку на ослепительно белом снежном покрывале.

Вдруг я заметил черный силуэт, сверху покрытый снегом, как нависающей на глаза шапкой.

«Дом… Да… А если не дом, то склад!»

Есть чему радоваться! Ведь возле каждой, пусть одинокой, постройки, возведенной рукой человека в Арктике, всегда возвышается гурий. Это груда камней, скрывающих под собой бутылку с запиской. Прочитав ее, мы узнаем точные координаты острова, кто и когда посетил впервые эти места. Такой же обычай соблюдают путешественники в горах: они оставляют в бутылке записку о том, кем и когда совершено восхождение на вершину. Только здесь башню из камней называют не гурием, а туром. Впрочем, как бы такая памятка ни называлась, нет на земле человека, который без трепета приблизился бы к ней. Встретить на пустынной далекой земле, где нет живого существа, следы ее первого, может быть уже забытого и давно погибшего покорителя, – это ни с чем не сравнимое чувство. Тут вами овладевают и радость, и волнение, и великая гордость за человека, и уважение к еще неизвестному имени вашего предшественника.