Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

Пусть останавливают. Ветер не сильный, судов встречных нет, берега далеко. Через несколько минут маленький «Менделеев» теряет ход и останавливается. Его разворачивает лагом к ветру, и >он беспомощно покачивается на >мелкой волне. И тут Саша Рубцов, мой старпом, испуганно кричит:

— Идите сюда! Смотрите!

Я перехожу в другое крыло мостика и замираю. Тяжело груженный лихтер Ерохова, не имеющий ничего, чтобы погасить инерцию, как будто бы ему поставили машину и винт, полным ходом идет на «Менделеев». Первая мысль — немедленно дать ход. Но раньше, чем через пятнадцать минут, этого нельзя сделать. Сам разрешил остановить машину. Вторая, такая же нелепая, как и первая, — скомандовать Ерохову, чтобы отдал якорь. Но цепи у него не хватит, тут порядочно глубины. Что же предпринять? Лихтер неумолимо, как рок, надвигается на «Менделеев». По мостику мечется Андрей Филиппович, разводит руками, показывая, что ничего не может сделать. Я уже предвижу, что сейчас произойдет: исковерканные шлюпбалки, сорванные релинги, погнутые листы обшивки, разбитая в щепки шлюпка, а может быть, что-нибудь и похуже… Вот уже лихтер совсем близко. На нем, как и у нас, команда выстроилась по борту с кранцами… Через минуту он навалит на нас! Но… неожиданный порыв ветра, и легонький «Менделеев» относит от страшной громады на несколько метров. Тяжелый лихтер, подминая под себя буксирный трос, совсем близко проходит вперед. Маленький лихтер нам не страшен. Он болтается где-то сбоку, левее большого. Я утираю холодный пот и в душе матерю Полковника. «Вечно у них в машине какие-то случайности, — думаю я. — И всегда в неподходящее время…» Но где-то копошится мыслишка: «Машина машиной, а вот ты почему не предвидел, что может произойти? Ты капитан и должен все предвидеть. Ребенку ясно, что у лихтера масса больше…»

— Хорошо, что так кончилось, — говорит Рубцов. — А что делать? Ведь механик сказал, что остановка необходима. Без нее нельзя было идти дальше.

Я вздыхаю. Вижу, что старпом не обвиняет меня в плохом знании морской практики. У меня бывали помощники, которые в подобных случаях надувались, оттопыривали губы и молча, с видом превосходства, шагали по мостику. Весь их вид говорил: «Разве так делают! Вот я бы на твоем месте…» Какие гениальные решения приходят к нам, когда ответственность лежит на ком-то другом!.. Я не люблю этой молчаливой критики, потому что знаю, судить другого потом значительно легче, чем принимать решения сейчас.

В переговорной машинной трубке слышится свисток. Рубцов подходит, слушает и, оборачиваясь ко мне, говорит:

— Все о'кей. Можно давать ход. Сделали.

Он переставляет ручку телеграфа на «малый вперед». Оживший «Менделеев» медленно выходит на буксир и идет вперед. Через полчаса никто уже не помнит о неприятном происшествии, у нас возникают новые заботы: сильно упала температура забортной воды, где-то близко лед.

Он не заставил себя долго ждать. Появились редкие плавающие льдины. Огромные, желтовато-грязные, с причудливыми фигурами из торосов, они медленно проплывали мимо судна. Было что-то зловещее в этом неторопливом движении. Появление льда в этом районе явилось для нас неожиданностью. Судя по полученной на Диксоне ледовой карте, здесь его не должно быть. Значит, за эти несколько дней изменилась обстановка. А как, мы не знали.

Скоро лед пошел гуще. Теперь он уже плыл и с левого и с правого борта и как-то совсем незаметно окружал «Менделеев». У острова Белуха нас совершенно зажали большие поля льда. Застопорили машину. Вдалеке сиротливо стояли лихтера. Буксирный трос оказался подо льдом. Надо было действовать. Не очень-то приятно беспомощно стоять во льду. При сжатии может и раздавить…

Посовещались и решили лечь на обратный курс, выйти на чистую воду, а там запросить новую ледовую карту. С большим трудом, — наше счастье, что мы не увлеклись и не забрались в лед дальше, — освободились, вывели лихтера и пошли обратным курсом, самым малым ходом. Радист тем временем связался по радио с Диксоном. В штабе проводки обещали прислать самолет с данными последней ледовой разведки. Отойдя от кромки льда на порядочное расстояние, мы остановились. Теперь «Менделеев» с лихтерами дрейфовал по ветру. Надо было ждать самолет. Пошел редкий крупный снег. Он все валил и валил, и скоро «Менделеев» превратился в пушистую ватную игрушку.

Мы опасались, что самолет не найдет нас из-за такого непрошеного камуфляжа. Но радист безотлучно находился у аппарата и был готов в любую минуту ответить на сигналы летчиков. Кроме того, поставили усиленную вахту, приказав глядеть в оба, а главное — слушать. Да и снег, не мог же он идти вечно?

Я спустился к себе в каюту, разделся, лег в койку и тотчас же заснул. Усталость брала свое. Но через час меня подняли. На палубе собралась вся свободная от вахты команда. Люди стояли с задранными кверху головами. Небо было чистым, светло-голубым. Снег прекратился. Где-то далеко монотонно гудел самолет.

— Летит! Оперативно работают! — восторженно воскликнул Агафонов. — Вот он!

Над синей полоской горизонта чернела точка. Она быстро увеличивалась в размерах.

— Вас к аппарату, — позвал меня радист. Сначала в наушниках я услышал сплошной треск, потом сочный голос сказал:

— Говорит борт-239, говорит борт-239! Как слышите меня? Привет. Готовы ли принять вымпел? Буду делать три захода. На третьем бросаю. Следите внимательно!

Пока я разговариваю с самолетом — он уже над самым судном. На тоненьком длинном лине буксирует черный продолговатый предмет. Это и есть вымпел. Пенал с калькой разведки.

— Заходит! — кричит радист, высовываясь из рубки.

Мы видим это и без него. Самолет летит так низко, что, кажется, заденет за мачту. Рев оглушающий. Проходят секунды, он разворачивается и улетает к горизонту для нового захода. Шлюпка готова к спуску, люди с баграми и бросательными концами на «товсь». Вымпел обязательно должен быть поднят, даже если он попадет в воду. Рокот приближается. На этот раз, кажется, будет бросать. Самолет так близко от нас, что я хорошо вижу лицо летчика.

— Бросает! — истошно кричит радист.

Линь с черной палочкой отделяется от самолета, и боцман тут же ловко подцепляет его багром. Метко бросает, чертяка! Попробуй попади на палубу на такой скорости. Практика.

Я снова иду в рубку благодарить летчика за вымпел.

— Поймали, значит? — говорит бортрадист. — Вот и отлично. Счастливого плавания. Дуй по берегу, там льда нет. Сам увидишь.

Бондарь передает мне пенал. Это трубка, с обоих концов закрытая красными колпачками. Не терпится скорее посмотреть кальку. Вот и она. Как все изменилось за несколько дней! Только у берега осталась узенькая полоска воды. Теперь все ясно как на ладони. Калька «раздраконена» цветными карандашами, и по цветам можно легко узнать, где какой толщины и плотности лед. Молодцы ребята! А главное, нас радует эта узкая полоска, закрашенная голубым карандашом. Она тянется по берегу материка и в проливе, и чисто выводит в море, совсем рядом от десятибалльных непроходимых льдов, выштрихованных коричневым. С нашей сравнительно небольшой осадкой мы должны пройти успешно, если, конечно, не будем «ловить бабочек».