Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

Я прошу, чтобы кто-нибудь из команды взялся ухаживать за животными — кормить, поить, чистить клетки. Это необходимо. Конечно, за отдельную плату. Завтра, вероятно, начнем погрузку.

Первым на причале появился Киви. Его привезли в большом ящике, окованном железом, такой конструкции, как говорил Зауфер. Я пошел познакомиться со слоненком на берег. Киви был прелестным существом с большими, как лопухи, морщинистыми ушами и умными веселыми маленькими глазками. Я похлопал его по хоботу. Он хотел обнять меня за шею, но я уклонился от его ласки. Киви не обиделся. Я дал ему кусок булки. Только когда кран поднял ящик в воздух, слоненок заволновался. Он как-то странно завизжал или затрубил, но не успел опомниться, как ящик поставили на палубу. К слону подошел Зауфер и начал ему что-то ласково говорить, гладить, щекотать за ушами. Он попросил принести воды. Киви сунул хобот в ведро и устроил себе душ. Видимо, ему это очень нравилось. Он сразу пришел в хорошее настроение.

За зверями охотно взялся ухаживать наш боцман, Сережа Козьмин. Он любил животных.

Макса и Фриду привезли одновременно. Они сидели в разных клетках, но Зауфер просил поставить их в одно помещение, чтобы обезьяны не скучали. Так и сделали. Макс удивительно походил на человека. Он пожимал всем желающим руки, брал папиросу, чиркал спичкой, закуривал, чихал, кашлял, ходил с тросточкой, садился на ящик. Его подруга Фрида была менее общительна. Она пугливо жалась к дальнему углу клетки и больше бегала на четвереньках. Иногда шимпанзе разговаривали между собой, обмениваясь каким-то писком. Обе клетки поставили в плотницкой, под полубаком, одну против другой.

С появлением обезьян на судне свободные от вахт матросы и кочегары все время торчали около клеток, кормили сахаром Макса и Фриду, которая быстро привыкла к новой обстановке и оказалась очень ласковой обезьяной.

Вскоре привезли красавицу Ванду. Пантера лежала в клетке, с ненавистью посматривая на людей. Достаточно было кому-нибудь приблизиться, Ванда бросалась на решетку, рычала, показывая свои острые клыки. Ее клетку устроили на палубе у входа в баню.

Мартышек, маленьких и веселых, оказалось двенадцать. Они помещались в одной клетке. Вели себя шумно. Пищали, бросались орехами, дрались, кувыркались на кольцах, вырывали друг у друга бананы, которые давал им Зауфер, — одним словом, хулиганили. Морской лев Айс был симпатичным и красивым животным. Гладкий, черный, как лакированный, с добродушной длинной мордой. Когда он хотел есть, то неприятно ревел, напоминая наутофон в тумане. Кормили его свежей рыбой.

Попугай Али-Баба мне не понравился. Он жил в просторной золоченой клетке. Зауфер говорил, что это очень редкий экземпляр. Клетку поставили в подшкиперскую кладовку, среди боцманского инвентаря. Впервые я увидел Али-Бабу, когда попугай висел вниз головой, уцепившись одной лапкой за жердочку. Он злобно смотрел на меня одним глазом, полуприкрытым синеватым веком. Второй глаз у него был закрыт. Птица имела крепкий сомкнутый кривой клюв, белое красивое оперение и залихватский хохолок на голове. Так мы смотрели друг на друга с минуту. Я сунул палец в клетку. Попугай немедленно выпустил жердочку, подскочил и больно меня клюнул. Потом противным, деревянным голосом он прощелкал что-то вроде немецкого ругательства «ферфлюхтунг!» и принялся скакать по клетке, лущить семя, изредка посматривая на меня своими круглыми глазами. В подшкиперскую пришел боцман.

— Познакомились? — спросил он, показывая на клетку. — Ну и птичка. Драчун и сквернослов. По-немецки шпарит. Вон палец мне прокусил. Настоящий разбойник…

Боцман подсыпал в кормушку семени, сменил воду. Пока Сергей чистил клетку, попугай несколько раз бросался клевать ему руки.

Оставалось погрузить удавов. Для них во втором трюме приготовили место. Когда привезли длинные, хорошо оструганные ящики, я никак не ожидал, что это и есть жилище змей. Самые обыкновенные ящики. Только отверстия наводили на размышления.

Балтика встретила нас неприветливо. Как только судно вышло из Кильского канала, подул свежий встречный ветер. Он развил крупную волну. Гребни заплескивались на палубу, катились мутными потоками от носа до надстройки. Небо обложили черные дождевые тучи. Скоро пошел дождь. Судно стало покачивать. Сначала еле заметно, потом все сильнее и сильнее. Я записывал вахтенный журнал, когда услышал какой-то треск и крик рулевого: «Слон!» Выскочив на мостик, я увидел, что верхняя крышка ящика, где помещался Киви, вспучилась, железные шины выгнулись в дугу. Я ринулся на палубу. Слоненок, несмотря на боль от впившихся ему в тело гвоздей, выгибал спину, пытаясь выдавить крышку. Увидя меня, он заревел, затопал ногой, круша деревянный настил ящика. К нам уже бежал боцман с ведром воды, надеясь успокоить Киви душем. Но как только Сергей поставил ведро, слоненок наступил на него ногой, превратив в жестяной блин. Он продолжал реветь, высовывать хобот и выгибать спину. Казалось, ящик вот-вот развалится и Киви окажется на свободе. Я бросился в каюту к профессору Зауферу. Он лежал на койке с зеленым лицом, свесив голову в таз. Его тошнило. Услышав, что кто-то вошел, он приоткрыл глаза.

— Профессор, слон вырывается из клетки! Что делать? — закричал я.

Зауфер посмотрел на меня мутным взглядом:

— Умираю. Делайте что хотите…

Он снова сунул голову в таз. Я понял, что от сопровождающего помощи ждать не приходится. В таком состоянии Зауфер был бесполезен. Наверное, рев Киви послужил сигналом, и, когда я снова оказался на палубе, ревели все наши «пассажиры».

В плотницкой боцман пытался почистить клетку Фриды, в которой был полный беспорядок. Обезьяна жалобно стонала, забившись в угол. Макс чувствовал себя бодрее. Он носился по клетке, дергал за железные прутья, пытался их выдернуть, угрожающе ворчал. Наверное, ему казалось, что боцман причиняет какое-то зло его подружке. Вдруг он просунул между прутьями палку, с которой обычно играл, и, изловчившись, сильно ударил по голове сидевшего спиной к нему на корточках Сережу. Боцман охнул и возмущенно посмотрел на меня.

— Это Макс! — заорал я. — Брось заниматься ерундой! Не время! Идем на палубу.

У входа в баню стояли четыре кочегара. Увидя меня, один из них закричал:

— Слушайте, второй, это безобразие! Куда поставили эту проклятую пантеру? Попробуйте пройти в баню! А нам надо мыться. Идите, идите сюда!

Я подошел к пантере и тотчас же отпрянул назад. Ванда металась по клетке, рычала, ударяла лапами по прутьям. Она бросалась на решетку, пена пузырилась на оскаленной пасти, клетка содрогалась от сильные ударов звериных лап. Действительно, в баню было страшно идти. «А что, если клетка не выдержит и пантера вырвется на свободу?» — со страхом подумал я.