Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

Дорогая моя Светлана,

прежде всего: я как-то вдруг поверила, что Вы приедете. Маленькая просьба – выясните, существуют ли в Москве пробки для ванны? Помню их в ГУМе, даже покупала. Это здесь больной вопрос и надо полагать, что почтенные ветеранки их растаскивают для своих умывальников, с цепочками заодно, чтобы на цепочках вешать свои медальоны, иначе чем объяснить отсутствие столь нужных предметов? Сток затыкают туго свернутой тряпочкой, засунув в нее картошку. Я этого никак не предвидела и, уже раздевшись, обнаружила отсутствие пробки, так что мылась кое-как и наспех. В Ленинграде, говорят, пробок нет! Вот-то было со мной раздолье Бегемоту!

Как-то выходит, что я пишу ради пробок, но это в наших общих интересах, Вы ведь тоже захотите искупаться, не примерять же все размеры и сорта картофеля?

Но пора спать, и я Вам пожелаю спокойной ночи, продолжая верить в Ваш приезд. Целую крепко и жду!

Ваша Вега

67.

17 октября 1975

Дорогая Светлана, когда-то я Вам рассказала, что меня в детстве укусила собака. Так как это случилось на даче, и доктора было не найти поздно вечером, то наскоро по шали ветеринара, и он мне прижег укус ляписом. Собака, оказывается, была бешеной. На меня все долго смотрели со страхом, ожидая, что я взбешусь, но всё как-то обошлось, хотя Крылатый и уверял, что вирус наверное где–то во мне засел и сможет разыграться.

Вот он и разыгрался. Я по-настоящему взбесилась. Началось это с телефона, им же развивалось, до рычания и скрежета зубов. Скоро начну кусаться.

Звонит Вадим в четверг: «Светлана сдала вчера работу и, вероятно, завтра будет у Вас. Что Вам привезти?» «Маленьких гвоздей», – попросила я, стесняясь сказать, что хочу птичьего молока. Прошу: «Пусть она мне обязательно позвонит, до 8-ми вечера. Я буду ждать». Конечно же, никакого звонка. Утром никто не приехал. Начинаю сама осаждать телефон. Всю пятницу впустую. Занято, занято, занято… А потом звоню – уже никто не подходит, птичка упорхнула! Последний раз я трезвонила в 11 вечера, надеясь, что Вы все-таки когда-то бываете у себя, хотя бы спите. Ответа не добилась. Верно я когда-то сказала, что Вы дома не живете, бродяга!

Сегодня звонила в 8 утра (суббота). Решила, что, может быть, под утро Вы иногда возвращаетесь к пенатам и ларам, чтобы покормить львов. После предельной неудачи, я взбесилась на все сто процентов. Приготовленную кулебяку с мясом отдала котам, ветчину, нежнейшую, елисеевскую, – соседке, так как всё это пересохло бы, и больше ничего не жду от жизни, не жду и Вашего телефона: очевидно, позвонить мне – выше Ваших сил.

Злюсь невероятно, но целую по-прежнему нежно и, так как не хочу, чтобы, внезапно приехав, Вы умерли от голода, поеду в город, грабить «Гастроном».

Ваша Вега

68.

22 ноября 1975

Дорогая моя ручная Львица!

Я уже сообщала Вам, что меня пригласили в Москву на конференцию, и что я вот-вот приеду, но, как все на свете, конференция всё откладывается и откладывается, а у меня и без нее накопились разные дела, поэтому я просто еду, сама по себе, ни от кого не завися. Сегодня говорила по телефону с более, чем загадочным (хотя и разгаданным) Вергилием. Он сказал, что так как я не зарубежная гостья, а советская гражданка, то меня невероятно трудно поселить в гостинице (О-о-о!) Но я была непреклонна и ответила, что приеду 10-го декабря дневным поездом и на этом – точка. «Ах, что Вы, – говорит, – ведь я приехать в Ленинград за Вами не смогу, как же Вы поедете одна?» «Ну, – говорю, – засадив меня в богадельню, Вы, кажется, потеряли обо мне правильное представление!» Есть ли комната в отеле, нет ли, а я озверела и помню только его слова: «Вы будете у себя дома, на Родине, Вы будете СВОБОДНЫ». Вот я и свободна, черт возьми, и еду 10-го БЕСПОВОРОТНО.

Вполне ясно, что я рвусь к Вам, а не в отель, и, если дня два-три в отеле и просижу, то исключительно из-за встреч с некоторыми людьми вроде генерала Яхонтова, но покончив с необходимым, брошусь к Вам под крыло, но Вас посажу под мое, так и заживем в обнимку. Надеюсь, будете встречать на вокзале?

Целую крепко.

Ваша Вега

69.

16 февраля 1976

Дорогой мой Лев-Светляк!

Вчера чествовали очаровательную нашу тетю Катю (Баранову), которая без пяти минут достигла столетия. Ее вывели под-руки и усадили в кресло посреди гостиной. Тетя Катя тихо сияла, важно сидя и не доставая ножками до пола, а ей говорили речи, читали присланные телеграммы из сотен театров СССР, а дамы ДВС, выходя, как на сцену из коридора, хитро превращенного в кулисы, очаровательно шли, как боярыни на картинах Маковского, с блюдами пирогов, с горшками всевозможных цветов, с бутылками, кланялись тете Кате в пояс и складывали дары на столы и на пол, к ножкам. Так и казалось, что вот-вот вынесут лебедя в полном оперении.

Что же случилось за эти дни у меня? Только хорошее. Мое 15-ое началось в теплой атмосфере какой-то общей ласковой дружбы, уюта, а великолепный стол в банкетном зале, с изобилием водок, коньяков и тонких закусок, над которым всю ночь трудились бывшие знаменитые актрисы (всё в честь тети Кати!), оказал бы честь любому повару доброго старого времени. Захотев подымить, я ушла с добрейшим из великанов (моим соседом, Борисом Сергеевичем Великановым) в Савинскую гостиную, гае в витрине стоят так хорошо мне знакомые с детства ее семь слонов… Вечером во мне пришла балерина Томина (Тапочка), с бутылкой шампанского, пригласив на нее и Бориса Сергеевича. Эту бутылку она, оказывается, сохранила со своего рождения, чтобы помянуть Крылатого, и все это было очень хорошо, очень по-дружески, по доброму.

Я счастлива, что Вы уже, пожалуй, в Златоусте, в милом Вашему сердцу доме-колокольчике, куда Крылатый, прощаясь, прилетал к Вам в сугроб под окном, в облике внезапно ослепительно просверкнувшей звезды. А в Вашем стихотворении о том, что море кажется пятнышком, я не только слышу его слова в ответ на мое предложение взглянуть на такую чудесно зеленую траву лужайки (в конце того необыкновенного января): «Ах, довольно я перевидал травы! То, что я теперь вижу, настолько прекраснее!», не только вижу его тогдашнее, уже нездешнее лицо, но и свое ощущение чувствую, даже улыбаясь, что всё вокруг меня очень давно уменьшилось, а сама земля только бусинка, маленький шарик, вот только поднимись на вершину Эйфелевой башни, и уже видишь, как закругляется этот шарик, как внизу рассыпаны точечки-люди, даже не мошки, просто пыль, и моря – совсем маленькие лужицы, а за этим шариком – бесконечность и беспредельность…

Я буду в Ваших снегах, конечно, с Вами, да я всегда с Вами, и останусь, когда уйду. А если так часто хочу, просто до слез, живого присутствия, живого голоса, то это естественная печаль о том, что, может быть, уже немного времени остается, чтобы побыть вместе ТУТ, на этом шарике-земли. «За новый день благодарю еще одну зарю. За эту ночь, еще одну, которой не верну».