Герхард Кегель - В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста)

Для меня создалась сложная ситуация. Я по-прежнему намеревался укрыться где-нибудь в подходящем месте и переждать, пока фронт переместится на запад, а затем сдаться в плен и дать на допросе показания - я понимал, что передовые части не имели никакого времени для того, чтобы заниматься с отдельными военнопленными. Здесь мы оказались в "котле", который был без боев оставлен в тылу. И хотя нас уже давно окружили, мы все еще продолжали двигаться на запад.

Утром следующего дня после начала советского наступления наша колонна вступила в лесной массив. Машина с радиостанцией, в которой я ехал, встала кончилось горючее. Нам было велено разместиться на нескольких все еще бывших на ходу гусеничных бронетранспортерах, которые замыкали отступавшую колонну. Собственно, я хотел "планомерно" отстать. Но мне пришлось подчиниться приказу и взобраться на один из бронетранспортеров, в противном случае я рисковал быть расстрелянным на месте. Когда я взбирался на бронетранспортер, он медленно тронулся. При этом гусеница затянула мою левую ногу под крыло машины. Это были ужасные секунды. Бронетранспортер сразу остановился, и мне огромным напряжением сил удалось вытащить ногу, но казалось, что ступня оторвана. Я осторожно ощупал ногу и с облегчением увидел, что перелома не было. Сапог оказался разорванным на пятке. Местами была содрана кожа, растянуто сухожилие, но ступня, хотя и болела, осталась целой. На берцовой кости тоже была содрана кожа и зияла рана размером с крупную монету, на бедре имелась ссадина. Но в целом мне повезло.

Я перевязал ногу как только мог. Наступать на нее не решался - нога опухла. Я опасался, что мне не удастся снова натянуть сапог, который я снял, и подрезал голенище. К тому же было очень холодно, лежал глубокий снег. Санитара или медпункта поблизости не было. Но мне казалось, что я все же в состоянии передвигаться, припадая на больную ногу.

Случившееся со мной я попытался использовать в своих интересах, преувеличивая серьезность раны и трудности в ходьбе. Таким образом мне удалось избежать назначения в похоронную команду. Но угроза заражения крови была налицо.

ТРУДНЫЙ ОБРАТНЫЙ ПУТЬ В МОСКВУ И В БЕРЛИН

В ходе нашего дальнейшего отступления мое внимание привлекла подозрительная деятельность группы офицеров. Они согнали в одно место и построили всех солдат, способных еще передвигаться. Тот, кто не имел огнестрельного оружия, получил автомат или карабин. Были осмотрены и отобраны исправные танки, самоходные орудия и несколько грузовиков. Их баки были залиты остатками еще имевшегося горючего. Все это походило на подготовку к отчаянной попытке прорваться из стального кольца, которое все более сужалось вокруг нас.

Один из наиболее ретивых офицеров, какой-то капитан, хотел и меня загнать в эту группу солдат. Убедившись, однако, в том, что я ранен и едва передвигаюсь, он отстал от меня. Тем временем появилось несколько генералов, полковников и других старших офицеров. Они забрались в танки и самоходные орудия, на броне которых сидели вооруженные автоматами солдаты. К отъезду были готовы также бронетранспортеры с пехотинцами. Колонна двинулась в путь. Одному из подразделений было приказано задержать преследовавшие нас части Красной Армии. Остальные люди - раненые и больные - следовали за колонной в автобусах или грузовиках. Однако в баках большинства автомашин уже почти не имелось горючего.

Скоро мы остановились. Впереди шел бой. Скорее всего, путь отходившей колонне преградили советские танки. А вскоре откуда-то спереди был обстрелян и наш грузовик. Шофер свернул на какую-то лесную дорогу. Проехав несколько километров, наш грузовик остановился у дома лесника. "Всем сойти с машины, раздалась команда. - Дальше не поедем. Кончился бензин".

Люди растерянно стояли у грузовика. Затем довольно большая группа солдат и офицеров направилась в дом. Они сказали, что хотят посоветоваться, как пробраться в расположение немецких частей. Другая группа исчезла в лесу. Я тоже, прихрамывая, пошел в лес, заросший густым кустарником, намереваясь переждать здесь окончания боя, а потом сдаться в плен первым бойцам Красной Армии, которых повстречаю.

Я понимал, что все будет очень непросто. Где я смогу найти такого красноармейца, который после жарких боев последних дней поверил бы человеку в форме гитлеровского вермахта, что он антифашист и разведчик Красной Армии, боровшийся за социализм и Советский Союз, рискуя жизнью? Я знал, что предстоящие два-три дня окажутся нелегкими, но все же не подозревал, какие трудности ожидали меня.

А пока я сидел в совершенно незнакомом мне лесу где-то между Радомом и Лодзью. Толщина снежного покрова достигала не менее 20 сантиметров. Я стал замерзать, нарастало чувство голода. Я уже сутки ничего не ел. Мой вещмешок, в котором вместе с пожитками был и неприкосновенный запас, остался в одной из сгоревших автомашин. При мне имелась лишь одна фляга.

Примостившись на стволе поваленного дерева, я размышлял, что же мне делать. Оставаться здесь слишком долго было нельзя. Стало совсем темно. Вдруг рядом неожиданно появился фельдфебель во главе группы из восьми солдат. А между тем до меня все громче доносились русская речь и шум моторов. Мы, очевидно, находились поблизости от дороги, по которой непрерывно шли машины. Возможно, это было шоссе, по которому быстро продвигались вперед части Красной Армии.

Фельдфебель предложил мне присоединиться к его группе. Поблагодарив за готовность помочь, я сказал, что у меня сильно повреждена нога и я фактически почти не могу передвигаться. Я, конечно, попытаюсь не отставать от группы, но если мне это не удастся, то пусть уж он не обращает на меня внимания - ведь конечно же будет лучше, если хоть девять бойцов доберутся до расположения немецких частей. Если бы я отклонил его предложение, то был бы на месте расстрелян.

Сверившись с картой, команда самоубийц двинулась в путь. Я заковылял вслед за ней, постепенно увеличивая расстояние между нами. Когда оно достигло примерно 100 метров, я ненадолго остановился. Наконец расстояние увеличилось настолько, что в сгущавшейся темноте никого не стало видно. Прошло еще несколько минут. Когда я убедился, что за мной никто не вернется, я направился туда, где слышались шум моторов и русская речь. Я выбрался на дорогу, которая вела к шоссе, и двинулся по ней.

Наконец я очутился на перекрестке. По шоссе в обоих направлениях шли машины. Стрельба утихла, и лишь редкие выстрелы и короткие автоматные очереди говорили о том, что в лесу все еще неспокойно.

Сдача в плен на дорожном перекрестке

На перекрестке стоял советский солдат с автоматом, видимо регулировщик. Подняв руки в знак своих мирных намерений, я подошел к нему и сказал по-русски, что я немецкий солдат и хочу добровольно сдаться в плен. Советский солдат, совсем молодой еще человек, сначала потребовал, чтобы я отошел от него на пять шагов. Он, кажется, мне не верил и опасался подпускать меня близко к себе. Потом он приказал мне бросить пистолет, который все еще болтался у меня на ремне. Я бросил в канаву портупею с кобурой, где был пистолет, и снова поднял руки вверх.