Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу

…При посещении санчасти опять увидел фельдшера–подрывника Николая Сокола. Он все так же застенчиво улыбнулся мне.

— Не подключить ли и докторов в нашу проверку? — сказал я, вернувшись в штаб уже около полудня, где застал Мыколу Солдатенко с его новым помощником по комсомолу Мишей Андросовым. — Проверять, есть ли у бойцов иголки, нитки, пуговицы, шило, мыло и неприкосновенный запас соли — дело всегда полезное. А для сегодняшнего маневра в особенности. Но заодно и насчет личной гигиены партизан следует позаботиться. Тем более, что медперсонал пока свободен: раненых в санчасти почти нет.

— Но главный вопрос — куда идти — мы на совещании так и не решили, — выпалил вдруг Миша Андросов. Он впервые принимал участие в разработке тактической задачи отряда и, как видно, не понял молчаливого сговора командиров.

Мыкола быстро глянул на Мишу. Затем перевел вопросительный взгляд на меня: «Сказать ему?»

Я пожал плечами.

— Ты еще про цель всего рейда зпытай, — усмехнулся Мыкола.

— Да, кстати. Я давно интересовался… — простодушно отозвался этот хороший высокий парень с порывистым характером.

Мыкола взял Мишу под руку и, отведя на два шага в сторону, спросил тихо, но так, чтобы слышал и я:

— Слухай сюды. Ты, часом, не знаешь, за що Каин убил Авеля? Не знаешь? Закона божьего не изучав? Так я скажу. Авель все вынюхував у батька Адама оперативные планы. Зразумев?

Мы все втроем рассмеялись.

— А всерьез, — продолжал Солдатенко, — за всю войну мы ни разу не задавали таких вопросов. Дед Ковпак или Руднев на таку цикависть так нам отвечали: «Идем, куда трэба».

И я впервые подумал: «А не пора ли запросить разрешения и вскрыть конверт? Нет, кажется, еще рано. После вчерашних семнадцати молний следует, пожалуй, обождать…»

Через час я снова на коне.

Доктора охотно и даже с энтузиазмом подхватили нашу идею о санпроверке. И, как узнал я позже, эта забота о гигиене отряда намного повысила мой командирский авторитет в глазах медперсонала и даже старшин.

Из санчасти заехал на батарею. Там шел какой–то спор о веретенном масле и хомутах для артиллерийских лошадей.

Разрешив все спорные вопросы миром и лично убедившись в готовности артиллеристов к завтрашнему маршу, я направился обратно в штаб. По пути поглядывал с коня через плетни: во дворах выстраивались отделения и взводы. Это командиры рот, старшины и медсестры устраивали небывалый еще смотр. Заглядывали за воротники и в лихие партизанские чубы.

— Проверка идет полным ходом, — доложил Скрипниченко.

— Чтобы мне и шило, и мыло, и прочий солдатский немудрящий скарб был в полном ранжире, — строго разглагольствовал бывший бронебойщик Тимка Арбузов, произведенный недавно в старшины.

Смущенные партизаны виновато вытягивали руки по швам. А уральский басок Арбузова все больше и больше набирал силу.

В другой роте старшина с запорожскими усами въедливо допытывался:

— Иголка и нитка есть? А ну покажи! А пуговица если оборвется? Нэма. Какой же ты автоматчик? Как же ты фашистов будешь на ходу стрелять, если, скажем, у тебя штаны в самом разгаре боя свалятся?

Хохот, смех, шутки.

«Словом, ежели наша выдумка с погонами и не выйдет, то все же будет кое–какой толк хоть от этой проверки», — подумал я.

После двух часов дня по сигналу началось построение. Еще раньше к изолированной школе подъехало трое саней и в них погрузили таинственный груз, наглухо укрыв его плащ–палатками. В половине третьего была дана команда: «Шагом — марш!»

В голове колонны шел батальон Кульбаки. Сидя на оседланном артиллерийском битюге и пропуская мимо себя все свое войско, рослый Кульбака дождался, пока с ним сравняются роты Давида Бакрадзе, улыбнулся и вдруг громко пропел: «Кукареку!»

— Ты кому эту песню поешь, генацвале? — удивился Давид.

— Так тому же, Гончаренке… А могу и самому Степану Бандере. И Эриху Коху тоже…

— За компанию? Ты, дорогой кацо, уже один раз пел эту песню!

— Когда?

— А на Яблоновом перевале, на венгерской и румынской границах. Помнишь там, где один петух на три державы поет.

— Да горела бы она без огня и без дыму, та граница, — отплевывается Кульбака.

— Не любишь? — смеется Давид. Он знает слабость Кульбаки и частенько подтрунивает над ним, пугает бравого степняка призраком Карпатских гор.

А колонна споро движется вперед. На юг, на юг! Ход конем! Впереди еще светло, но с востока и севера горизонт охватывает темно–синее грачиное крыло ночи.

Гляжу на гарцующего Мишу Андросова. «Мы повернули круто, на сорок пять градусов… Уловил ли ты это, любопытный комсомольский вожак? Или думаешь, как и многие другие неопытные бойцы, что идем все вперед, на запад?»

Десятка два командиров выскочили верхами на окраину села и ждут нас. Подъезжаем. Стоят на обочине дороги, с любопытством поглядывают то на меня, то на Войцеховича. Собралась кавалькада человек в тридцать. Пять комбатов, пять комиссаров, Миша Андросов, командир кавэскадрона Саша Ленкин, Тутученко, Бережной, Жмуркин, Кляйн. И главный именинник предстоящего дела помпохоз Федчук.

— Галопом вперед!

Летят ошметки снега из–под копыт. Хлещет ветер а лицо, холодит снежная пыль, попадающая за воротники шинелей и стеганок. Через три километра «сбавляем скорость». Еще десять минут, и мы на широкой рыси выскакиваем на развилку дорог у хаты лесника. Возле нее уже стоят сани, доверху нагруженные погонами.

— Открывай! — командует Федчук.

Не останавливая колонну, командиры батальонов раздают ротным и взводным погоны по количеству бойцов и офицеров.

— Всем на протяжении часа переобмундироваться. Каждому надеть погоны!

— Соответственно занимаемой должности, — поясняет Кульбака.

— Вот так маскарад, — басит кто–то из ездовых.

— Припозднились маленько… Надо было на Новый год.

В колонне вспыхнул смех. Но его быстро потушили командные окрики. Братва сразу поняла, что тут дело нешуточное.

Объявили часовой привал.

Выставлены заслоны. Запылали вдоль дороги десятки костров. Хлопцы прилаживают знаки различия старательно и тихо. Прохожу по уже утоптанной обочине. Слышу за спиной свистящий шепот:

— Где сапоги достал?

И в ответ откровенная насмешка:

— Старшина выдал перед рейдом. Не знаешь?

— Брось загибать. Знаю я старшину. Полицай попался в смысле сапог «наваристый».

— Да нет, правда, подводы с Большой земли пришли. А наш Тарасыч цоп — и готово. Неужто ваш старшой проморгал?

— Выходит, проморгал.

— В таком разе вам ничего не остается, кроме как поджидать «наваристого» в смысле обувки полицая…

В отсветах костров партизаны быстро прилаживают на плечи кожухов, немецких шинелей, коротких пиджаков самодельные знаки различия.