Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу

— Да кто их знает.

Я оглянулся. Конников, скакавших к нам со стороны дороги, почему–то не было.

Кто они — свои или противник? Мы легли в санях с автоматами на изготовку.

— Жаль, нет ручника, — шепнул Войцехович.

А Гайдай болтал:

— Так и то сказать… Бандеровцы все тутошние… С каждым кустом по–своему говорят. У нас под Олевском тоже бывало, как что произойдет, через пять минут командирам известно. Вы из Карпат еще только до Городницы дошли, а мы уже все о вас знали…

Подозрительная, тревожная тишина обступала нас, нарушаемая лишь храпом загнанных коней.

— Что за черт, где колонна? Где заслон? Давай, Федя, давай… Вон хаты… Тут наши должны быть…

И не успел я проговорить это, как впереди выросли силуэты людей. Кто–то схватил под уздцы лошадей.

— Свят, свят, — зашипел ездовой.

Я взбешенно, потрясая нагайкой, заорал явную бессмыслицу с упоминанием Красной Армии, всех чертей и богов.

Послышался хохот и посвист.

— Откуда вы тут, товарищ командир?

— Откуда? А ты откуда? — засмеялся и я, узнав Усача. А он, как пароль, забормотал свою любимую поговорку:

— Ночка темная, кобыла черная, едешь, едешь да пощупаешь — не черт ли везет…

— Ну и суматоха, — смущенно бормотал начштаба, поглядывая на меня.

— Что там в боевом уставе насчет отрыва от противника написано? — спросил я его с усмешкой.

Но начштаба входил в свою обычную роль. Он становился все угрюмее и молчаливее.

На рассвете мы достигли конечной цели ночного марша — села Мосура. Там царило небывалое оживление. Даже паникеры из пятого батальона ходили задрав кверху нос. Капризные блики славы падали и на тех, кто на переезде рыл носом снег, дрожа от страха. Теперь и им казалось, что они этой ночью тоже совершили нечто героическое.

Вслед за нами через сутки на том же месте железную дорогу переходил партизанский отряд майора Иванова. Отряд этот отпочковался от соединения генерала Сабурова и сейчас действовал самостоятельно. Его разведка получила сведения, что фашисты убрали с путей свыше пятисот трупов и много раненых. Но, обсудив в штабе это лестное для нас сообщение, мы решили, что у мирных жителей, с сорок первого года не видевших настоящих боев, могло двоиться в глазах…

Село Мосур для стоянки казалось подходящим. Оно раскинулось невдалеке от древнего Владимира–Волынского. С юго–востока к Мосуру осторожно подходит лес и, не дойдя двух километров, останавливается, словно в задумчивости. Лишь кое–где языками кустарников он подползает к самой околице. На западе по горизонту чернеет хвойный бор. Север и юг, на первый взгляд, прикидываются голой степью, но с высоток видны вдали зеленые разводья рощ, пятна дубрав и перелесков. Карта помогает нам заглянуть дальше горизонта. Зыбкая растушевка болот с белыми прогалинами полей и лесные массивы Ковельщины, сливаясь постепенно, превращаются в лесостепь северной Владимирщины.

Штаб соединения со всеми службами и два батальона расположились в самом Мосуре. Остальные три батальона нашли приют в соседних селах. Выслав отсюда дальние разведки к югу и за Буг, все погрузились в обычные на стоянках хлопоты, без которых не быть успешными маршам. Забот было много. Подводились боевые итоги. Отмечались особо отличившиеся. За легкомысленное путешествие в расположении куреня Сосенко основательно влетело всем четверым: Сашке Коженкову и Ясону Жоржолиани — от коменданта штаба Кости Руднева, а мне и Войцеховичу — от замполита Мыколы Солдатенко. Мыкола отозвал нас в сторону и начал «пилить» за «преступную», как он выразился, лихость.

Я оборвал его не очень вежливо:

— Насчет командирской дисциплины, может быть, хватит. Не лучше ли заняться олевцами. Неизлечимые паникеры. Этот батальон второй раз нас подводит: на льду Горыни бросили раненого комбата, а тут испугались подбитого нами же эшелона. Как думаешь, комиссар?

— Пока никак.

— Плохо. Нам с тобой думать полагается… Знаешь, браток, что такое паника на войне? Вот один польский генерал даже книгу написал. Так и называется: «Паника в войску». Наука целая!

— Да расформировать надо этот батальон, и крышка, — предложил вдруг Солдатенко. — Между нашим народом те люди рассосутся и вмиг подтянутся.

— А может, и наших научат паниковать, — буркнул начштаба.

Мы оба радовались, что сумели переключить внимание замполита с собственных персон на другое, более важное дело.

— Ох, и не люблю проработки, — признался я Войцеховичу, когда Мыкола ушел.

— Кто ее любит, товарищ командир? — ухмыльнулся начштаба. — А комиссар–то наш — того… Завинчивает. Как бы не сорвал резьбу.

— Он прав, Васыль. Мы с тобой поступили не по–командирски.

— А как же насчет командирского авторитета?

— Этот вопрос я сам в свое время задавал Мыколе. Еще когда мы на волах ехали.

— Что же он ответил? — живо заинтересовался Васыль.

— Пока ничего. Дай человеку время подумать.

Шутка понравилась Войцеховичу. Он рассмеялся.

В первый же день стоянки мы получили новые подтверждения того, что наша оперативная маскировка удалась. Этому, как видно, немало способствовало то, что до нас ни одна из партизанских групп никогда не ломилась здесь через «железку» с таким напором и шумом.

Железные дороги в этих местах охранялись основательно. Фашистское командование держало на станциях значительные гарнизоны — от роты до батальона. Сторожки и разъезды оборонялись целыми взводами. Между будками сновали парные патрули. Этот своеобразный фронт ощетинивался на север и на юг. Через него незаметно, ползком, под покровом непогоды или тумана, могли просачиваться только мелкие партизанские группы.

Ночной тарарам на переезде плюс невиданная в этих краях форма одежды и усиленная самодеятельная агитация бойцов сделали свое дело. Через бандеровские села наша разведка проходила теперь преспокойно до самого Буга. А наиболее лихие заглядывали и за Буг, совсем не подозревая, что переходят «линию Керзона».

— Прошли в обычном составе — отделение численностью в восемь человек. И никто не тронул, — докладывал Шумейко. — А бандеровский гарнизон там есть. Это я точно знаю. Но сидят тихо. Ни гугу.

— Комедия! — восторгался другой комбат. — Людей с оружием совершенно не видно. Ни на улицах, ни во дворах. Мои разведчики и в хаты заскакивали. Плотно там закусили, побалакали с народом о том о сем и выяснили кое–что о движении немецко–фашистских войск. В последние дни противник явно активизировался. По шоссе Луцк — Грубешов машины шныряют и туды и сюды…

Остальные докладывали в том же духе.

А Мыкола, словно подслушав наш разговор с Войцеховичем, под вечер зашел в штаб и спросил хмуро:

— Дела экстренные кончили?