Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб

Летаем на разведку вражеских войск. Под крыльями самолета проплывает чужая земля. Здесь народ еще томится под игом фашизма. Быть может, в эту минуту румынский крестьянин с надеждой поглядывает на небо, видя наши самолеты. Мы чувствуем себя посланцами великой армии-освободительницы.

В середине апреля 1944 года немцы хотели ударом севернее Ясс отрезать наши войска, находившиеся между Прутом и Серетом. В воздух поднялось большое количество наших самолетов. Немцы, в свою очередь, подтянули авиацию. Завязались крупные воздушные бои. В первый день боев севернее Ясс я полетел со своей эскадрильей на прикрытие наземных войск

К линии фронта направлялись восемнадцать «Хейнкелей-111». Самолеты были новые, недавно выкрашенные в светло-зеленую краску — видимо, они были подброшены сюда на подкрепление.

Мы атаковали их со стороны солнца. Немцы не ждали атаки. Я решил сбить крайнего в пятерке. Пристроился к левому бомбардировщику и открыл огонь, словно присосался к вражескому самолету.

Немец завалил вправо и пошел к земле. Вражеская группа завернула на юг, к Яссам.

Анализируя последние воздушные бои, я еще раз убедился, какое огромное значение для летчика имеет физическая выносливость. Резкие снижения с большой высоты на малую, минутные перегрузки, от которых порой темнеет в глазах, — все это легко переносит физически закаленный человек.

Иногда в бою, выполняя каскад фигур, на мгновение теряешь сознание. Придешь в себя, сейчас же включаешься в боевую обстановку и снова действуешь на любой высоте, при любой скорости, в любом положении. Это умение выработалось у меня благодаря спортивной тренировке. Даже во фронтовой обстановке я старался найти время, чтобы сделать зарядку.

В бою стискиваешь зубы, задыхаешься от ярости, словно вступаешь в физическую борьбу. Нельзя давать волю гневу, надо держать себя в руках, иначе в горячке можешь допустить ошибку.

Конечно, одной физической силы для победы мало: воздушный бой — это проверка всех моральных и физических качеств советского летчика. Нужно обладать отличной техникой пилотирования, мастерством, а главное, теми моральными качествами, которые свойственны советскому воину. В минуту, когда, казалось, я теряю последние силы, меня поддерживала одна лишь мысль: «Я выполняю приказ Родины, воюю за правое дело Ленина —

Сталина!» В бою советский истребитель дерется до того мгновения, пока бьется его сердце, пока не иссякло горючее в баках, пока не израсходован весь боекомплект, пока самолет держится в воздухе. Владеет им и чувство боевого братства. Иногда после предельного напряжения в бою кажется, что ты не в состоянии драться, но взглянешь на това-. рищей, ведущих бой, и держишься: уходить с поля боя, когда друзья еще дерутся, немыслимо.

Большой моральной поддержкой для меня был голос с земли. Когда, чувствуя крайнее нервное напряжение, я слышал по радио знакомый голос: «Держись!» — то сразу ощущал прилив новых сил.

Слово с земли поддерживало нас не только морально, оно нередко играло решающую роль в выполнении боевого задания.

В дни ожесточенных боев севернее Ясс на радиостанциях наведения переднего края часто бывал заместитель командира авиасоединения подполковник Боровой, опытный боевой летчик. Он прекрасно знал «по полету» всех летчиков соединения, которые летали на прикрытие наземных войск, следил за нашими действиями в воздухе. Его команды, своевременно поданные по радио, случалось, решали исход боя. Они мне очень помогали во время прикрытия войск.

Патрулирую над линией фронта. Напряженно слежу за воздухом. Внизу идет бой. Воздушный враг не появляется. Улетать без боя не хочется, а срок патрулирования уже истекает. Беру курс домой. Возбуждение, какое быва'ет перед боем, проходит, и только теперь ощущаю усталость: это уже третий вылет. Бесплодное ожидание противника иногда утомляет больше, чем бой.

Вдруг слышу знакомый голос с земли. Это говорит Боровой:

— Сокол тринадцать! Сокол тринадцать! Фашисты прилетели. Бей их, бей!

Боровой говорит спокойно, но быстро.

Молниеносно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Усталости как не бывало.

Вижу, к линии фронта приближаются девять «хейншелей» и четыре истребителя.

«Хейншель» — двухмоторный самолет. Мы его называли пародией на штурмовик: стрелка на нем не было. Летчик видел только то, что делалось впереди, и не мог следить за хвостом своей машины. «Хейншель» можно было легко сбить сзади. Поэтому его всегда сопровождали истребители.

Я взглянул на бензомер — горючее на пределе. Можно дать короткий бой и дотянуть до аэродрома.

«Хейншели» начали выстраиваться в круг, готовясь штурмовать наши войска. Один уже заходил на штурмовку.

Командую Брызгалову, чтобы он с парой связал боем истребителей, а я с четверкой сверху, сзади, стремительно бросаюсь на врага. Прицеливаюсь. Дистанция подходящая. Открываю огонь. Самолет врага загорается и падает на территорию противника. Отхожу в сторону. Раздается спокойный голос Борового:

— Внимание! Второй «хейншель» заходит на штурмовку. Бей! Не теряй ни секунды!

Разворачиваюсь. Точно так же по шаблону заходит на штурмовку и второй «хейншель». Мне кажется, что передо мной первый «хейншель». Нет, это уже второй! Он упрямо намеревается тем же методом штурмовать наши войска.

Оглядываюсь — все мои летчики на месте. Брызгалов парой мастерски связал боем истребителей врага.

И точно так же, как и в первом случае, стремительно захожу сверху, сзади, в хвост «хейншелю» и даю очередь с той же дистанции. Второй «хейнкель» вспыхивает и падает неподалеку от первого.

— Молодец, так их! Давай еще! — кричит подполковник Боровой.

Вижу, Брызгалов отогнал истребителей противника. Мухин держится рядом со мной.

Разворачиваюсь. Бить некого. «Хейншели» на бреющем удрали восвояси. Мы возвращаемся на свой аэродром. Это был решительный, скоротечный бой. В этом бою большую роль сыграло своевременное слово с земли.

Вот уже несколько дней, как в воздухе с рассвета до темна стоит непрерывный гул авиационных моторов. Самолеты противника перешли к тактике массированных налетов. Враг стал еще расчетливее и хитрее.

Появились вражеские самолеты (говорили, что они принадлежат лучшим асам фашистской Германии), на бортах которых намалеваны черепа, кости и прочие эмблемы в этом же роде: фашисты всеми способами старались воздействовать на психику противника. На нас эта ерунда — назвать иначе подобные ухищрения было нельзя, — понятно, не производила никакого впечатления, служила лишь поводом для насмешек.