О. ПИСАРЖЕВСКИЙ - Дмитрий Иванович Менделеев

Спор о судьбах химии еще не перерастал в спор о судьбах страны, но Менделеев пользовался своей временной трибуной, чтобы почти без обиняков высказать обуревающие его идеи.

«Стремление использовать отвлеченные выводы науки в действительной жизни, – писал он в том же журнале, – есть замечательная черта нашего времени, великий шаг вперед. Эта благодетельная связь науки с жизнью может объяснить те громадные успехи современного общества, то удивительное развитие, которым, по справедливости, может гордиться XIX столетие. Поэтому, если мы уважаем и преклоняемся перед философами, которые своими исканиями открыли истину и подарили ее миру, то мы должны, не менее того, быть признательны человеку, который приложил ее к практике и сроднил с жизнью народа…»

Вскоре у Менделеева появляются уже и непримиримые враги. Он их называет, пользуясь для этого любым поводом, даже библиографическими заметками. С негодованием он говорит о тех, кто цедит сквозь зубы, что заниматься промышленностью «не дворянское дело».

В статьях, рецензиях на новые книги, в заметках Менделеев откликается на отголоски закипающих вокруг него страстей. Но он не пускается в отвлеченные словопрения с людьми, которые пытаются заклинаниями удержать ход истории.

«Довольно говорить о прошлом!» – восклицает он в обзоре новинок экономической литературы, вырываясь смелой мыслью за пределы 1857 года, когда были написаны эти строки.

«Перед нами открывается новое время, обещающее много в будущем, время, в котором обнаружилось уже столько утешительного. Фраза, что все принимает у нас движение, и наука, и литература, и общественная жизнь- слышна из всех уст. Война доказала необходимость изменений в нашем народном хозяйстве».

Он спешит, он всегда спешит, этот неукротимый витязь прогресса. Он говорит уже о «народном хозяйстве» – и это в стране, где одиннадцать двенадцатых земли, вместе с людьми, ее населяющими, принадлежит прирожденным врагам народа, владельцам больших и малых помещичьих имений.

Какие перемены хотелось бы видеть вокруг себя Менделееву и как они пойдут в действительности, мы узнаем из следующих глав этой книги. А сейчас рассказ об этом мы вынуждены прервать, потому что магистр химии, доцент университета и научный корреспондент «Журнала министерства народного просвещения» приостановил свою разнообразную деятельность и принялся укладывать не слишком тяжелые чемоданы, собираясь в дальнюю командировку от университета.

Он ехал через Варшаву на лошадях в почтовой карете. При этом он занял наружное место, рядом с кучером. Здесь можно было, по крайней мере, вытянуть во всю длину ноги и оглядеться вокруг. И несмотря на такое большое преимущество для человека высокого роста, это место было дешевле внутренних…

За границей он ехал уже по железной дороге, держа направление сложного маршрута на живописные верховья Рейна, между Швейцарией и Францией, в маленький городок Баденского герцогства.

Вот он, знаменитый Гейдельберг!

Менделеев писал своему приятелю – химику Л. Н. Шишкову, который находился еще в Петербурге:

«Приезд в Гейдельберг после месяца бродяж- ничанья (я заезжал в Краков, Бреславль, Дрезден, Лейпциг, Эрфурт и Франкфурт) для меня был приятен во многих отношениях. Не говоря уже о том, что местность и климат нравились, я встретил здесь кружок русских…»

Буржуазные германские историки охотно и распространенно повествовали о том, как молодые иностранные ученые, скажем, те же химики, попадали под гостеприимную сень немецкой науки… Они предусмотрительно умалчивали о бессовестном присвоении труда этих гостей и о том, что присвоение на этом не заканчивалось.

Вернувшись к себе домой, научная молодежь, – мы говорим в первую очередь о химиках, – продолжала плодотворно работать. Сообщение о новых работах автор посылал в приветливый немецкий журнал.

Журнал, в виде эмблематического поощрения, отсылал автору несколько оттисков его статьи. Чужеземный исследователь приобретал право быть упомянутым в очередном обзоре новостей науки (право, которым авторы обзоров отнюдь не злоупотребляли). Зато немецкий предприниматель приобретал возможность любыми опубликованными новостями свободно воспользоваться. В странах со слабым химическим производством ученым часто не приходило в голову патентовать свои открытия, даñе если они обещали выход в промышленную жизнь. Русские ученые особенно много открытий подарили миру.

В 1853 году живший в России шведский инженер Альфред Нобель познакомился с Н. Н. Зининым на даче под Петербургом [11]. У Альфреда Нобеля были хорошо объяснимые причины искать этого знакомства.

В последней своей работе о Крымской войне академик Е. Тарле опубликовал документы военного министерства, характеризующие Нобелей как неудачных поставщиков негодных гранат для русской армии. В это же время Зинин, вместе с поручиком артиллерии Петрушевским, производил опыты над новым, им открытым взрывчатым веществом. Известно было, что это вещество изготовлялось на основе нитроглицерина – сладкой, желтоватой, маслянистой жидкости, способной взрываться от самого легкого удара, иногда даже от покашливания. Зинин и Петрушевский нашли способ обезопасить капризный нитроглицерин и новым, обезвреженным составом начиняли гранаты, которые с переменным успехом взрывали в одном из уголков полигона на Волковом поле. Война прекратилась ранее окончания опытов, а Зинин отвлекся от них ради переустройства Медико-хирургической академии.

В Германии, а затем и в других странах мира, вскоре, однако, был оформлен патент на совершенно безопасное взрывчатое вещество, получаемое на основе нитроглицерина. Это был восемьдесят пятый патент Альфреда Нобеля, искушенного «применителя научных открытий на практике», как его рекомендовала официальная биография [12]. Он утвердил для этой биографии легенду о счастливой случайности, подарившей миру новое взрывчатое вещество, названное им динамитом. Легенда рассказывает, что Нобель якобы делал опыты с нитроглицерином на пароме среди озера. Однажды, при перевозке, треснула бутыль с нитроглицерином. Вытекшее «взрывчатое масло» пропитало землистую прослойку, предохранявшую бутыль от толчков. Нобелю внезапно пришло в голову испытать смесь нитроглицерина с таким нейтральным пористым поглотителем.

Оказалось, что это и есть взрывчатое вещество, которое не боится толчков и взрывается только от детонации специальным запалом. Идея запала из гремучей ртути, которую в дальнейшем применил Нобель, принадлежала английскому химику Говарду.

Восемьдесят пятый патент принес своему владельцу неплохой доход. Настолько неплохой, что знаменитый присваиватель чужих открытий решил после своей смерти расплатиться с некоторыми долгами. Воспоминание о счастливой случайности – скрывалась ли за ней несвоевременно разбившаяся бутыль, или очень своевременная встреча с Зининым -побудило Нобеля основать международную премию для ученых. Он завещал тридцать пять миллионов марок на выдачу ежегодных премий за лучшие научные достижения, в частности по физике и химии, и еще за труды в деле пропаганды мира между народами. Великий подрыватель заботился о мире во всем мире! У душеприказчика Нобеля – Шведской Академии наук – совесть была менее чувствительна, чем у завещателя. Ни один русский химик и ни один русский физик не разу не получил Нобелевской премии.