Юрий Макаров - Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917

— Да в той же казарме, — говорю — которую вы так презирать изволите… В хорошей казарме гораздо больше рассказывают, чем орут и приказывают… — А чтобы подразнить его, добавляю: — А кроме того сын помещика… С детства в деревне жил…

— Ну, помещичьи сыны тоже разные бывают… Нет, кроме шуток, ей-Богу, молодец твой Ильин. Недавно были у меня знакомые мужики из Ростовского уезда. Я у них в сентябре разверстку делал и Ильина с собой брал. Так они мне говорят: «Ты, Иван Васильич, нам опять этого большого-то пришли… Ильина-то… Он парнишка толковый и человек душевный… И чайку попьет, и поговорит, и растолкует… Ну, и водочки выпить может… умеет!» Главное учится. Что же он у нас два года всего, а уже и межевое дело начал понимать, и землю различает и в лесе разбирается. А это наука нелегкая… В этом году представил его к повышению. Но зато по канцелярии швах… В поле — орел, а заставить бумагу написать, непременно напутает…

— Научится, — говорю, — ну, а как у него семейная жизнь?

— Да лучше не бывает. Эта Наташа у него просто чудо какая баба… Красавица, умница, и держит его крепко… Младенец у них недавно родился, великан… Премированные родители. Живут, конечно, очень скромно. Жалованье маленькое… 130 рублей. От разъездов, по трешнице в день, ему кое-что остается. Но в их годы это пустяки!.. Все так начинали. Нет, я тебе говорю, отличная пара, трогательная пара!

Вечером я отправился к Ильиным в гости. Жили они во втором этаже деревянного домика на Воздвиженской улице. Было у них весьма небогато, но очень уютно. По стенам в столово-гостинной висели полковые фотографии и стоял даже рояль, правда, довольно старенький. Шампанского нам не подавали, а пили мы чай с плюшками, ели солонину с хреном и усидели графинчик водки. А когда стали клянчить второй, то Наташа оказалась адамант и выдать еще категорически отказалась. Она то сидела с нами, то уходила в соседнюю комнату успокаивать повелительно оравшего гигантского младенца, у которого резались зубы. Лакеев в гетрах или горничных в фартучках и кружевных наколках тоже не было. От времени до времени в комнату входила средних лет и огромного роста — подстать этому жилищу великанов, — домашняя прислужница, единственная в доме. На голове у нее был платок, а на ногах валенки. Она громко давала советы Наташе насчет младенца и непринужденно встревала в наш разговор. Ей так же непринужденно отвечали. Чувствовалось, что в этом маленьком доме с большими обитателями, она не последнее лицо, и что отношения тут царят простые, человеческие, без всяких этих Петербургских фиглей-миглей.

Ушел я от Ильиных очень поздно, крепко расцеловавшись с обоими. А на следующий день утром я уехал и больше их никогда не видал.

В 11-м году меня назначили служить заграницу. В 13-м я вернулся в Петербург и женился. А в 14-м началась война.

Ильина, как молодого запасного офицера, призвали, но не знаю по какой причине в наш полк он не вернулся. Его бы, конечно, с радостью приняли.

Попал он в Сибирские стрелки. В середине ноября 14-го года сибиряки грудью защищали Варшаву. Шли страшные, кровопролитнейшие бои под Болимовым и Боржимовым. Ильин командовал уже ротой. 20 ноября его дивизия отбила девять немецких атак, почти без помощи артиллерии.

На следующий день 21-го, в самый день Введения, с утра пошли в атаку наши сибиряки. Ильин поднял свою роту, крикнул, махнул шашкой, встал во весь свой богатырский рост, и был убит наповал пулей в голову.

Слышал потом, что Наташа уехала в Америку и вышла там замуж. А премированный младенец вырос и сделался американцем.

В Собрании, по неписанному правилу, подымать разговор о знакомых дамах, а тем более о женах своих офицеров, считалось верхом неприличия.

Этого вопроса нельзя было касаться даже принципиально, т. к. из рассуждений общего характера, легко было незаметно свернуть на частности, а это было бы, разумеется, совершенно недопустимо.

Но в откровенных беседах с глазу на глаз, о том, что должны представлять собою жены офицеров, конечно, говорили и по этому вопросу, как себя помню, существовало два мнения.

Защитники института «полковых дам» говорили приблизительно так:

Семеновский офицер не может жениться на «неподходящей к полку» особе. Условия «подходящности» следующие: хорошая семья, хорошее воспитание и безупречная репутация. Во всех монархических странах Европы, всюду, где есть «двор», и в Германии, и в Австрии, и даже в Швеции, на происхождение и на социальное положение жен гвардейских офицеров обращается вимание. В Англии, например, требуется, чтобы жена гвардейского офицера была «presentable», т. е. имела бы право быть представленной ко «двору».

Звание жены Семеновского офицера столь же высоко и почетно, как и звание ее мужа. По закону, для того, чтобы жениться, офицер должен спрашивать разрешения командира полка. Но это еще мало. О будущих женах офицеров нужно собирать справки и чем больше в этом деле будет создаваться затруднений, тем лучше… Но зато уже, когда все сроки прошли, все условия выполнены, и разрешение получено, то жена офицера как бы «принимается в полк», точь-в-точь, как в свое время был принят в полк ее муж. С этой поры она вступает в корпорацию «полковых дам», становясь к жене командира полка приблизительно в те же отношения, как ее муж к командиру.

Писаной субординации для «полковых дам» нет, но неписанная имеется, и выражается она в приветствиях, визитах и т. п. Теоретически, жена командира полка, если понадобится, может дать жене молодого офицера «совет», сделать то-то и то-то, или не делать того-то и того-то. Полковые дамы это одна семья, женщины одного круга и воспитания, и в этом случае только естественно, если более пожилые и опытные будут направлять на путь истины молодых и более легкомысленных.

Другая сторона говорила так:

Никаких «полковых дам» нет и быть не должно. Для хорошего военного жена всегда лишнее место уязвимости. Поэтому самое лучшее, если офицер не женится вовсе. Существуют же в России старые кавалерийские полки, где по традиции моложе подполковничьего чина офицер жениться не может. А иначе выходи из полка. И в смысле товарищества и боевой доблести это лучшие во всей нашей армии полки. Но если уже офицер иначе не может и все равно этот шаг сделает, то в выбор его никто не имеет права вмешиваться. Единственная оценка, которая должна применяться к жене офицера, это хорошая она жена своему мужу или плохая. Державный основатель наш, Петр, вторым браком был женат не на кисейной барышне, а женщине, которая видела виды. И Петр был с ней счастлив и она помогала ему в его трудах.

Корпорация «полковых дам» не только бесполезна, но и вредна. Офицеров полка связывает очень многое: форма, служба, общие интересы, полковые традиции, полковое товарищество в мирное время и боевое в военное. Все это настолько наполняет жизнь, настолько со всех сторон опутывает человека, что неминуемая разница характеров, некоторая разница социальных кругов, и часто весьма крупная разница материального положения, все это отходит на задний план и перестает чувствоваться. Полк десятки людей сбивает в одну семью и вырабатывает свой тип. И в выработке этого типа громкие фамилии и швыряние деньгами никакой роли не играют. Сбить в одну семью пятнадцать офицерских жен нет абсолютно никакой возможности, хотя бы уже потому, что кроме одинаковой формы их мужей их ничто в сущности между собой не связывает.