Карла Рэй - Божья девушка по вызову. Воспоминания женщины, прошедшей путь от монастыря до панели

Ночью электрический разряд повредил на судне антенну. Услышав звук взрыва, за которым последовал странный порыв ветра, мы решили, что корабль загорелся. Мы едва не разрыдались от счастья, узнав, что ошиблись, и скоро уснули так глубоко, что едва не опоздали на завтрак.

Снова я вернулась в места, где девять лет назад молодой египтянин моих подростковых фантазий закачивал топливо в корабль переселенцев. На этот раз мы ненадолго покинули лайнер, чтобы пройтись по пристани, и я отметила, какая вокруг царит нищета. Меня поразило то, что люди были счастливы и легко откликались на доброту. Вернувшись на борт, мы увидели темнокожее лицо, заглядывающее в каюту через иллюминатор, и поспешили его зашторить.

Лайнер величественно проплыл по Суэцкому каналу. Подлинным наслаждением было видеть взрослыми глазами тот странный и удивительный мир, что открывался передо мной, когда я была ребенком. Нас сопровождало восемь судов, окружавших «Ориану» дугой, а позади нашего корабля гордо следовали другие, располагаясь четким строем, словно принадлежали флоту Нельсона.

Потом мы попали в полосу штиля. Единственное определение штиля, которое я знала, говорило о чувстве апатии и нерешительности, похожем на депрессию, но когда о штиле заговорили на судне, я поняла, что это морской термин. После обеда я проявила типичное для себя простодушие, из-за которого наставница так меня ненавидела. Все мы смотрели на воду в поисках, как мне представлялось, того самого штиля. Спустя некоторое время я призналась, что ничего не вижу. «Пожалуйста, покажите мне его кто-нибудь».

Мать Винифред была оскорблена, решив, что я над ней смеюсь. Она и представить не могла, что я действительно не знаю значения этого слова. «Штиль – полоса спокойной воды, где в прошлом часто застревали моряки, поскольку паруса их судов не надувались ветром», – объяснил мне кто-то. Я запомнила это определение на всю жизнь.

27 марта 1960 года в пять тридцать утра мы оказались в Саутгемптоне. Был типичный дождливый английский день, стирающий все цвета. По пути через гавань нам открылась панорама серых индустриальных зданий и мрачная техника. На пристани нас ожидала опытная сестра, которая должна была сопровождать «провинциалов» по пути через лондонскую суету и доставить их под защиту монастырских стен. После таможенной проверки наше имущество погрузили в поезд. Наш гид сама носила багаж после отказа носильщика помочь нам; ее силы хватило бы на двух таких носильщиков, такой статной она выглядела, а тяжестей было много. К тому же высока была вероятность того, что какие-то чемоданы положат не туда.

«Помолимся, чтобы наш багаж не потерялся», – сказала мать Винифред в момент наития. Секунду спустя мы услышали крик из багажного отделения: «Сестра Рэй!» Мы уже собирались узнать, в чем дело, когда из ближайшего окна выглянул внимательный приятный носильщик и проговорил: «Сестра Рэй, ваш багаж нашли на полу в каюте, но сейчас он уже в поезде». Я действительно оставила чемодан на корабле? Слава Богу, его нашел этот добрый человек, и теперь с вещами все в порядке. Наверное, это ответ на наши своевременные молитвы. Носильщик не ожидал чаевых и быстро исчез.

Поезд был битком набит. Прямо за нами сидела шумная говорливая женщина. Будучи впечатлена недавним эпизодом, я снова попробовала трюк с молитвой, и – о чудо! – пассажирка сказала: «Лучше мне помолчать», – и в дальнейшем не произнесла ни звука.

На последнем этапе путешествия бесстрашная сестра-сопро– вождающая взяла такси, и нам представилась возможность увидеть некоторые лондонские достопримечательности, о которых мы слышали раньше: Пэл Мэл, Вестминстерский собор, мосты через Темзу, знаменитый Тауэр, сменяющиеся гвардейцы на посту у дворца. Мы многое заметили, несмотря на то что согласно правилам должны были сидеть, опустив глаза. Установка не смотреть гораздо больше смущала дух, чем желание подсматривать. Повсюду полыхали тюльпаны, словно мы оказались в Голландии.

Наконец, мы прибыли на место. Всем сразу же понадобился туалет. В этом лондонском монастыре располагалась большая школа для старших девочек. К счастью, у нас был шанс воспользоваться ближайшим туалетом прежде, чем туда во время перемены спустятся дети. Однако нам не повезло – четверо из нас попались.

Это была настоящая ловушка! Мы не знали, что делать. Никто из нас не издал ни звука: всем хотелось попросту раствориться в воздухе. Когда через полминуты ничего не изменилось, мы сообща подперли туалетную дверь, чтобы снаружи ее никто не открыл. Девочки давили и толкали дверь снаружи, а мы давили и толкали изнутри. Они решили, что над ними решили подшутить, даже не представляя, кто оказался внутри.

В конечном итоге мы должны были выйти, показав тем самым не только то, что мы люди и что нам нужно опустошать мочевой пузырь, но и то, что нам из-за этого стыдно перед другими. Мы появились молча, опустив глаза. Девочки остолбенели: «Простите, сестры». Они проявили невероятную вежливость и извинились вместо того, чтобы расхохотаться нам в лицо. Ведь это мы должны были просить прощения! Что эти девочки могли подумать о нашем странном поведении! Возможно, что проявлений человеческого надо стесняться. Что монахини не должны отправлять естественные надобности в общих туалетах.

После обеда мы отправились на автобусе в главный монастырь «Стелла Марис» в Броудстейрс, что в графстве Кент, где жила наша уважаемая глава ордена. В тот момент ее в монастыре не было, но само место производило невероятное впечатление своей весенней красой и величиной территории, которую занимали несколько садов и зданий. Тюльпаны здесь росли как сорняки. Фруктовые деревья цвели, тополя начинали зеленеть, а сотни нарциссов обозначали проложенные в садах узкие тропки. Одна из старых построек под названием Нолл была предназначена для послушниц. Там мы выпили чаю и выспались в маленькой круглой спальне.

Наше обучение в Седжли Парк начиналось в июне, и мы проводили время в «Стелла Марис», занимая себя полезной работой по саду, в прачечной и на кухне, время от времени изучая латынь и французский. За это время я подружилась с молодой сестрой Делией, послушницей, чье блестящее английское чувство юмора вдохновляло и мое собственное. Однажды, прогуливаясь ранним утром на свежем воздухе, я показала ей свои синие от холода руки. «У меня просто голубая кровь», – сказала я ей в шутку. Она посмотрела на обнаженные руки, подняла взгляд и увидела в моих глазах нечто такое, что ее потрясло. Опустив глаза, она ушла и до конца моего пребывания в монастыре больше со мной не разговаривала. Я постаралась быстро похоронить мысль о том, что пыталась соблазнить ее, да и чем? Разговором, нарушая правило молчания? Или «особыми отношениями», запрещенными в одном из правил? Мне было очень жаль, что я расстроила Делию.