Карла Рэй - Божья девушка по вызову. Воспоминания женщины, прошедшей путь от монастыря до панели

Несколько раз сестра Мадлен приходила убеждать и упрашивать меня, и, в конце концов, я сдалась. Не имея тогда особых принципов, я подумала, что лучше поступить правильно, поскольку сестры и так достаточно страдали. Я унизилась ради их сомнительного одобрения, но класс мне все равно не вернули. «Хорошо, – сказала я себе, – зато теперь у меня будет больше свободного времени», – и посвятила его перешиванию одежды. Однако меня терзала обида из-за того, что пришлось пойти на компромисс, и эти раны не собирались затягиваться.

Вскоре мне на стол начали ложиться письма от прежних моих наставников из Австралии, Англии, Брюсселя и даже от местного епископа. Пока я бастовала, они не теряли времени.

«Я очень расстроилась, узнав, что в последнее время ты пропускаешь занятия с детьми и не всегда выполняешь свои обязанности», – так начиналось письмо сестры Гертруды, моего преподавателя географии из Седжли Парк, очень гордившейся тем, что я получила на выпускных экзаменах отличные отметки. «Сестра, это совершенно непрофессионально и бросает тень на Седжли! Почему тебе сложно вести себя так, как ведут себя все остальные? Если тебе так тяжело, может, стоит повидаться с психиатром? – продолжала она. – Ты должна думать об общине, сестра. Им очень трудно жить рядом с тобой, если ты ведешь себя не так, как полагается».

Уважаемая Гертруда завершала свое письмо вопросом: не лучше ли мне в таком случае просить об уходе? Уйти! Это только разозлило меня, как и все, что говорила она вместе с остальными. Все выступали против меня, не имея представления о реальной ситуации. Однако меня не тронули эти попытки запугивания.

Худшее трехстраничное письмо прислала монахиня моей общины сестра Альбион, которую я считала своим союзником, – невысокая, нервная женщина с приятной улыбкой, замечательным лицом и очень темными бровями. Сестра Альбион испытывала на нас свою ораторскую технику: говорила речи, жестикулировала и отвечала на воображаемые вопросы, чтобы обрести уверенность и навыки в парламентских принципах общения. Она готовилась к политической карьере? В каком-то смысле это было действительно так – ведь именно она стала моей следующей настоятельницей, после чего ее природная застенчивость исчезла без следа, сменившись несгибаемой силой, готовой крушить чужую волю и сердца.

Она послала мне письмо, будучи в отпуске и тайком готовясь к своей новой роли. Тон письма был добрым: она просила меня активнее участвовать в жизни монастыря и не замыкаться в себе. Совет был здравым, но я не могла к нему прислушаться, поскольку ни на одну из моих жалоб никто не откликнулся.

«Покажи людям, что ты заботишься о них», – писала сестра Альбион, обходя основную причину моего недавнего бунта. «Мы не можем никого судить, – продолжала она, имея в виду мои жалобы относительно того, как со мной обращаются, – и если начнем подозревать других в том, что они нас недооценивают или что-то замышляют против нас, то утратим мир в душе. Кроме всего прочего, это не по-христиански».

Конечно же она была права. Она намекала, что я становлюсь параноиком, и так оно и было. Доказательством тому служил мой непрерывно усиливающийся стресс из-за «свидетельств», говоривших, что меня не понимают, плохо обращаются со мной и недооценивают.

ТЕМ РОЖДЕСТВОМ я, как всегда, развесила украшения, временно забывшись в творческом веселье работы. Мне же предстояло собрать украшения, несколько недель спустя разложить по коробкам и отнести на чердак. Мать Альбион, занявшая свой пост в начале января, пришла посмотреть, как я справляюсь. Она заглянула в коробки, а затем, к моему изумлению и огорчению, небрежно перевернула их, высыпав содержимое на пол, и принялась сама упаковывать украшения, заставив меня смотреть. Скоро я расплакалась, но она не обратила на это внимания. Она работала не торопясь, общалась с сестрами, обращавшимися к ней по той или иной причине; наконец, она велела мне унести коробки. Обретенная власть полностью уничтожила доселе присущие ей нерешительные манеры.

ЗА ВСЕ пять лет, что моя сестра была послушницей, мы с ней никогда не жили в одном монастыре. Ее подругой в Дже– наццано была сестра Анна; они разделяли иконоборческие настроения, хотя позиция сестры Анны являлась более разумной и осторожной, а значит, более дипломатичной и приемлемой. Анна демонстрировала прекрасное чувство юмора, высмеивая то, что ей казалось достойным насмешек. Моя сестра, однако, старалась воплощать все свои идеи в жизнь, причем немедленно. В конечном итоге, несмотря на нехватку послушниц и монахинь, из-за меня ее сочли «дурной кровью» и не разрешили остаться.

Однако осенью 1968 года она еще жила в Дженаццано, и я хотела побыть рядом с тем, кто сможет понять меня и ободрить. Приближались пасхальные каникулы. Я без особой надежды обратилась к матери Альбион с просьбой отправиться на эти праздники к сестре в Мельбурн. Эта беспрецедентная просьба была отклонена, как я и ожидала, а потому я решила взять дело в свои руки.

За день до страстной пятницы я собрала небольшую сумку, положив туда туалетные принадлежности и белье, и отправилась на шоссе, проходившее мимо наших ворот. Никто не видел моего ухода – все были на молитве. Возможно, они решили, что я покинула церковь, чтобы сходить в туалет. Я написала небольшую записку и положила ее на поднос нашей настоятельницы, надеясь и одновременно не надеясь, что завтрак ей сегодня пойдет не впрок. «Я уехала в гости к сестре в Дженаццано, – позже прочла она в крайнем изумлении. – Я еду с друзьями, так что не беспокойтесь. Сестра Мэри Карла».

Под «друзьями» я подразумевала тех, кто подберет меня на шоссе по дороге на юг. Я доверилась Богу, чтобы Он послал мне в спутники дружески настроенных людей.

Моросил дождь, и я укрылась под кроной дерева. Я смотрела на асфальтированную дорогу, единственную магистраль, ведущую на юг, и заволновалась, заметив сверкающую черную машину, едущую в моем направлении. Когда машина приблизилась, я ничтоже сумняшеся подняла правую руку большим пальцем вверх. Белое облачение делало меня заметной даже под тенью дерева в дождливый день.

Машина притормозила и остановилась у обочины. В салоне сидели трое мужчин; я заметила, что водитель – итальянец, и это было несомненным плюсом, поскольку я вспомнила о добрых друзьях-итальянцах, с которыми общалась школьницей. Я положилась на инстинкт, часто помогавший мне и в дальнейшем, решив, что рядом с этими людьми буду в безопасности. Задняя дверь открылась, и я села рядом с толстым австралийским фермером.

Мы ехали уже довольно долго, когда меня спросили: «Куда вы едете, сестра?» «В Мельбурн», – ответила я. – Вы туда же?» «Да, нам по пути», – решительно сказал водитель, на некоторое время предупреждая вопросы своих спутников.