Карла Рэй - Божья девушка по вызову. Воспоминания женщины, прошедшей путь от монастыря до панели

Водитель снова заговорил: «А куда именно в Мельбурне вам надо?» Я объяснила, что мне нужно в Кью, в монастырь на вершине холма, и один из мужчин вспомнил ряд кипарисов вдоль Котэм-роуд. «Еду повидаться с сестрой», – добавила я, будто это все объясняло.

Путешествие оказалось довольно длинным – нужно было проехать около ста восьмидесяти километров, – но мы ни разу не остановились. Водитель не терял времени, стремясь доставить меня на место как можно скорее. Загородное шоссе превратилось в улицу, вьющуюся среди городской суеты. Водитель помнил, куда надо ехать. Когда я увидела знакомые трамвайные пути, то предложила, чтобы меня высадили здесь, однако никто и слышать об этом не хотел. Когда впереди показались ворота монастыря, я сказала, что могла бы пешком дойти до них по дороге, украшенной великолепными клумбами, устроенными моим отцом, но они не решились высадить своего пассажира, не доехав до цели десятка метров. Черная машина плавно прокатилась по извилистому подъездному пути вокруг овального газона с растущими на нем пышными деревьями и остановилась у крыльца с дубовой передней дверью. Они подождали, пока я позвоню в звонкий колокольчик у входа. Когда тяжелая дверь отворилась, они попрощались и уехали. Эти люди и в самом деле оказались настоящими друзьями.

Привратница удивилась, увидев меня, и позвала настоятельницу, уже предупрежденную о приезде, но не ожидавшую меня так скоро. В небольшом кабинете, запомнившемся мне еще со времен послушничества, я объяснила причины, по которым здесь оказалась, и спросила, могу ли погостить несколько дней. Как я сюда добиралась, было уже ясно. Настоятельница оказалась в затруднительном положении, но проявила доброту и позволила остаться. Она позвала мою сестру, попросила ее приготовить мне чаю и помочь разобрать вещи.

Увидев меня, сестра очень обрадовалась. Мы сели в кухне на лавку, и она начала расспрашивать меня обо всем, что сегодня произошло – и не только сегодня, – то и дело восклицая: «С ума сойти!», «Надо же!» Я была уверена, что она будет на моей стороне! Она приготовила чай, заглянула в банки с печеньем и нашла в холодильнике пирожные, которые я с удовольствием съела, несмотря на то что перед Пасхой у нас был строгий пост. Была середина дня, а я еще не завтракала.

В Беналлу я вернулась после праздника. Со мной в машине ехали четыре сестры из Дженаццано, решившие провести у нас выходные. Время, проведенное с сестрой, помогло мне взбодриться, поскольку она мне сопереживала, хотя, возможно, не искренне.

Когда я приехала, никто мне ничего не сказал. Единственным, кто выслушал мою историю, была сестра Антуанетта, которая жаждала узнать о приключении и одновременно тревожилась за меня. Она знала, что подобное поведение не останется без последствий. Тем временем приближенные матери Альбион посоветовали ей направить меня на обследование к психиатру.

Доктор Браун был глубоко уважаемым специалистом, обладавшим тесными связями с Дженаццано и вышедшим к тому времени на пенсию. Он жил в Мельбурне, и от монастыря до его дома можно было дойти пешком. Он назначил встречу, и я снова отправилась на юг в сопровождении все тех же четырех молчаливых сестер, что приехали вместе со мной.

В кабинет почтенного доктора меня привела мрачная и критически настроенная мать-заместительница из Дженаццано. Она молчала, но ее обычно тусклые карие глаза на этот раз сверкали. Также присутствовала незнакомая сестра, появившаяся в Дженаццано, когда я была за границей. Она являлась так называемой нейтральной свидетельницей, но на самом деле обе они желали услышать именно то заключение, которое им требовалось.

Доктор Браун был мягким человеком, прекрасно осознающим реальность страдания и видевшим его проявления у многих своих пациентов. Седой, слегка сутулый, он вел себя с исключительной вежливостью. «Сестра Мэри Карла, – сказал он, присаживаясь, – расскажите, что вас беспокоит». Он дал понять, что выслушает меня с полным вниманием.

«На мою репутацию бросили тень еще до того, как я появилась в Беналле», – начала я, бросив взгляд на своих спутниц. Что они об этом знали? Они ведь даже не были членами моей общины! Доктор Браун попросил меня уточнить, и я ответила честно и без колебаний в присутствии двух свидетельниц. Я рассказала ему о тех несправедливостях, что вытерпела, и как меня третировали в течение многих лет. Наконец-то я получила возможность выговориться от души и рассказать всю правду человеку, который в силу профессиональных обязанностей должен был слушать других.

Несколько раз свидетельницы гневно пытались перебить меня своими возражениями, но доктор просил их помолчать. Наконец, он спросил: «Чего же вы хотите, сестра? В чем, по-вашему, заключается решение ваших проблем?»

Я ответила на его вопрос без колебаний: «Я хочу уйти от матери Альбион в другой монастырь, желательно в Дженаццано, чтобы быть рядом с сестрой». Тут же поняв, что последнее не одобрят никогда, я добавила: «Хотелось бы начать все заново среди людей, которые меня не знают».

После этого доктор Браун высказал свое мнение моим спутницам.

Я не знала, что у него просили дать заключение, что я не подхожу на роль монахини и должна быть изгнана. Очень сложно заставить человека уйти из монастыря, когда им принесены последние обеты; по сути, сделать это невозможно, если только кто– либо, обладающий высокими полномочиями, не заявит, что я психологически не соответствую своему положению. Однако доктор Браун ничего подобного не сделал.

В моем присутствии он сказал двум сестрам, что я проявляю признаки паранойи. Когда они озвучили реальную, по их мнению, версию событий (хотя и не жили в моем монастыре), он объяснил, что это есть доказательство параноидной интерпретации происходящего. В то же время он заметил, что я страстно преданна религиозной жизни, идеалистична, обладаю умом и высоким чувством единства. Он написал заключение, а затем рекомендацию – показав мне ее перед тем, как отдать заместительнице, – в которой предлагал послать меня в новую небольшую общину во Фрэнкстоне, где никто меня не знает и где я могу начать с нуля, о чем и просила.

Это был здравый и вполне осуществимый практически совет – ведь именно чего-то подобного добивались мои спутницы? Однако их кислые лица выражали разочарование. Меня не удивило, когда, вернувшись в Беналлу, я узнала решение руководства – ничего не изменится. Я останусь на старом месте.

Из-за границы за мной продолжали следить, и все больше писем ложилось мне на стол. «Друзьям» стало известно о моем последнем подвиге – ни много ни мало – поездке автостопом в Мельбурн! – и они все без исключения решили учить меня уму– разуму. Никто не понимал причин, подстегнувших меня к этим действиям; они считали мое поведение вызывающим проявлением пренебрежения к власти.