Артур Черный - Мир Всем Вам.

А мы за то, что осмелились что-то иметь у себя, до вечера рыли в лесу никому не нужные окопы.

Не знаю, кто придумал и провел в жизнь идею обмануть чеченцев. Нам было приказано сменить условия проживания. У нас решили забрать палатки и навсегда переселить всех под землю. «Здесь невыносимо летом. Вам будет прохладнее в землянках», — врало нам командование, а само всерьез верило в больную свою идею — заставить чеченцев поверить, что мы еще долго не уйдем с их земли. Мы рыли огромные ямы, в которых должны были жить взводами и ротами. Сначала мы по нескольку дней не знали других дел, как от зари до зари держать в руках кирку и лопату. Мы упрямились, саботажничали и сопротивлялись этой работе. Потому что никто не хотел менять чистый воздух на затхлую вонючую нору. Тогда пригнали экскаватор и, перестаравшись, он оставил каждому взводу целый котлован, неровный, с рыхлыми осыпающимися краями котлован, в котором запросто уместилась бы усиленная рота. Но в эту яму мы так и не переехали. Сначала были разные отговорки, ссылки на отсутствие того, другого, а затем наше новое местожительство стало заполняться водой.

Они думали обмануть чеченцев. Никого не обманули. Те знали и месяц нашего вывода, и даже приблизительный день. Это факт — мы приходили на местный рынок, договаривались о какой-нибудь будущей купли-продажи, и неожиданно слышали отказ: «Нет, через два дня ты не придешь. У вас зачистка в Беной-Ведено». Поначалу никто не верил. Ну, кто они такие, эти тетки из-за прилавка? Мы и сами-то узнавали о своей судьбе не раньше, чем за день, а название села и вообще за минуту до выхода…Мы не верили. А в третье утро над нами вставало солнце Беной-Ведено.

И после уже не надо было думать и гадать, куда еще двинется наша рота. В какие еще аулы приведет нас завтрашний день. Нужно было просто сходить на то место, где всякий раз без ошибок угадывался твой жизненный путь. Где главным предметом торга было только одно — твоя судьба.

Они не разу не обманули нас, вставшие за рыночный прилавок невозмутимые ясновидцы будущего — чеченские женщины, дети и старики.

А они так и остались незаселенными, безобразные наши дома — громадные земляные котлы, полные мутной грязной воды.

Походы, походы, походы… Где ни один день не отличим от другого… Где бродят по твоим следам надежда, разлука и смерть… Лагаши, Бачи-Юрт, Гордали, Даттах, Жани-Ведено… Я давно не вспоминаю этих названий. У меня не хватает памяти на каждый из них. Я стал путать лица, даты и имена. Я начал все забывать…

74-я гвардейская бригада. Счастливый край моей молодости!

Как жаль! Её не перелистать заново, тлеющую летопись этих дней…

Они все ушли, кто был рядом, ходил по одной дорогой, пил из одного ручья, кто слушал по вечерам печальные мои стихи. Кто пережил или не пережил день этой вражды. Давно пропали или стали ненужными старые их адреса. Растерялись за прошедшие годы многие мои записи и дневники, разошлись по чужим рукам и альбомам чеченские мои фотографии. Износилась до дыр и отправилась в огонь военная моя форма. Потускнел благородный металл скромных моих наград. Опустились морщины на чистое мое лицо. У меня ничего не осталось от тех дней, что бы не потеряло, не утратило бы своей цельности и цены. Ничего, кроме собственной тени.

Май 2001 года.

Дома:

В тот день, когда я принял решение вернуться, что-то легкое и чистое наполнило мою душу. Я вдруг понял, что мне больше не требуется война. Что, наконец, она исчерпала себя, наконец, вернула мне потерянную свободу. Это произошло в один миг. В один миг, который освободил меня от прошлого и решил всё! Я, словно впервые обернулся вокруг и увидел, сколько мерзости, дряни, преступлений и зла, окружали все это время мой жизненный путь. И по какой грязной, отхожей дороге, я шагал в завтрашний день. А сколько безвинных людей погубила война, сколько сожгла плодородной земли, сколько свалила городов, обрушив доныне неприступные стены?..

Но это уже безразлично… Если еще вчера я давал клятву в вечной верности своему делу, еще вчера собирался потратить на войну пол своей жизни, то теперь не мог смотреть на этот кошмар. Теперь мне было все равно, закончиться ли вообще вторая чеченская, и скольких еще живых отправит она могилу. Было все равно, сколько лет продлиться эта беда…Я просто не знал, как вынести один-единственный ее день. Потому что до сих пор не был убит, а жить дальше уже не мог! Потому что еще немного, и я бы сошел с ума!

Теперь мне все равно, что будет там без меня. Хоть весь Кавказ полыхнет огнем и провалится в преисподнюю.

…Мы уезжали домой, а с нами не могли даже честно расстаться. Мы когда-то верили своим командирам, а они пытались обмануть нас в который раз. Почему? Неужели, это стало привычкой? Неужели во власти так нелегко следовать правде?..

Им просто нечем было нас удержать, кроме лжи. Это происходило все последние дни до того, как прилетел вертолет: нас, уходящих, собирали вместе и долго листали перед строем какие-то бумажки, читали какие-то приказы, обещали золотые горы, кричали, что желают нам только добра… Но не было ни одного слова о долге, о верности, о патриотизме. Не было. Потому что и мы, и командиры знали, что от этого уже ничего не осталось. И здесь не поможет никакой обман. Нам врали только про деньги — единственное, что еще было не безразлично.«…Не знает Путин, — говорили они, — он разберется! Вам всё вернут!», «…Будут платить «президентские», они еще больше «боевых»!», «…Да, вы нигде больше не увидите таких денег!» А мы стояли перед ними и только хмуро смотрели в землю. В ту землю, которую не могли уже видеть глаза. Мы даже не задавали никаких вопросов, потому что знали, что никто ничего не заплатит, никто ничего не вернет. Но все же находились те, кто поддавался на уговоры и разрывал рапорта. «Еще послужим», — говорили они и отходили в сторону. Когда начали уговаривать и меня, то я не совладал с собой: «Да, я ненавижу всю вашу Армию! Всю вашу Армию!!! В прошлом любил, а сейчас НЕНАВИЖУ!!!»

…И вот, оставив всё, отвернувшись от командиров, от обещанных ими денег, от всех агитаций и советов друзей, бросив всё, я возвращался домой.

Домой! Туда, где, наверное, восстановится ослабевшее мое сердце. Где, наконец-то, замедлится этот бешеный жизненный бег. Где, может быть, я заново начну свою жизнь…

…Я еще не понимал, когда стучали колеса поезда. Не понимал, ОТКУДА я еду. И как мне вообще удалось сохранить жизнь, среди стольких смертей. Это пришло в ту секунду, когда я увидел свой старый вокзал, когда шагнул из вагона на свой старый знакомый перрон.

Я не понимал, почему не могу ровно поставить ногу. Отчего так шатает меня, если не пьян. А у меня просто дрожали колени. Я просто не мог идти.