Валерий Киселев - Заплачено кровью

- Опять готов отходить? - подошел полковник Гришин к Шапошникову, видя, как тот дает какие-то указания Татаринову, своему заму по хозчасти.

- Пока нет, но сможем собраться и уйти за несколько минут.

- Что у тебя за настроение!

- Товарищ полковник, мы, конечно, можем здесь продержаться и день, но что тогда от полка останется к вечеру? А завтра с кем воевать будем? Против нас танковая дивизия, это сейчас двадцать танков, а если дадим ей всей развернуться против нас?

- Держаться будем, сколько сможем... - отрезал Гришин.

- Это конечно...

Во второй атаке противник, утроенными силами, оттеснил полк в почти сгоревшее село, а потом объехал его на танках и начал заходить с тыла. Как назло, больше ни одного танка поджечь не удавалось, и Ленский, ругая себя, что уже пятый снаряд летит "за молоком", поглядывал назад, прикидывая, как удобнее и быстрее уходить отсюда. Его наводчик Воронов убит был в Семеновке, теперь он сам вел огонь и ждал своей очереди, стараясь не думать ни о чем, чтобы не травить душу.

По главной улице деревни, собранный в нестройную колонну, прошел один батальон - это Шапошников начал выводить полк из боя.

Сержант Ленский видел это и внимательно посмотрел на только что подошедшего своего командира батареи лейтенанта Терещенко.

- Уходим последние, остаемся прикрывать. Где у тебя упряжка стоит? Чтобы, не теряя времени, в случае чего...

Автоматчики бой вели уже в деревне, выбивая стрелков Шапошникова с огородов.

Лейтенант Вольхин, получив от комбата Осадчего приказ на отход, собрал свою роту, или, как он ее называл "войско", быстро пересчитал глазами тридцать пять человек, и, не выстраивая, махнул им рукой - "На дорогу!"

"Это опять у меня девяти не стало. Ну, одного ранило, посадили на повозку, а остальные - неужели все убиты? Вчера шесть, сегодня девять, так еще дней пять, и все, роты нет..." - думал Вольхин.

Он настолько устал за последние дни, что болела и ныла каждая клеточка его тела. Голова и ноги гудели, казалось, как провода на телефонных столбах. Неделю он не спал больше двух часов в сутки, перерывы в питании были до суток и более, по обстановке. Бывало такое настроение, что в голову лезли мысли: "Лучше бы убило поскорее...".

- Сынки, берите бульбочки, молока, - женщины, в основном пожилые, в темных платочках, выносили к дороге чугунки и кринки, угощали уходивших от них бойцов. На скамейке возле тлевшего дома сидела старушка в валенках и плакала слепыми глазами.

- Бабоньки, уходите скорее, немцы следом идут! - кричал женщинам Вольхин. "Село горит, а они с молоком таскаются...", - невольно удивился он.

- Та куда ж мы пойдем, сынки! Вы вертайтесь скорее! - с плачем ответила одна из женщин.

Так и осталась в памяти у Вольхина эта картина: уходящие вниз по дороге его бойцы, пыльные, как дорога, лишь белеют повязки бинтов у некоторых на головах, горящие избы, женщины с кринками и узелками, и эта слепая старушка в валенках на лавочке. Никогда еще не было ему так тяжело, так тошно, хотя не один десяток деревень так вот оставил, и сотни укорявших женских глаз смотрели ему вслед. Слепая старушка сначала показалась ему его родной бабушкой...

Стиснув зубы и замотав головой, чтобы не завыть от обиды и невыносимой боли в душе, Вольхин побежал догонять свою роту. 17

Полковники Гришин и Яманов и комиссар дивизии Канцедал не ушли ни с обозом, ни с первыми батальонами, а как засели на пригорке на правом фланге, так и отстреливались вместе с какой-то ротой от наседавших немцев, еще хорошо, что без танков. Уже и ротный, худющий мальчишка-лейтенант, передал им, что все уходят, а они все сидели и стреляли, обойму за обоймой.

- Товарищ полковник, все-таки вы командир дивизии, я за вашу жизнь отвечаю. Так мы можем и в плен попасть! - кричал на ухо Гришину лейтенант Мельниченко.

- Живым я им не дамся!

- Надо уходить, а то попадемся! - прокричал Гришину Канцедал, и только тогда они, а за ними еще несколько человек вылезли из окопчиков и побежали в низину к лесу правее деревни.

- Яманов остался, Иван Тихонович! - оглянулся Канцедал.

Гришин быстро вернулся к окопчикам.

- Ты что, умом тронулся? Уходить! - свалился он рядом с Ямановым.

- Сколько можно отступать? Ты думал об этом? - зло ответил Яманов, лихорадочно блеснув глазами на черном от пыли и загара лице и передернув затвор винтовки.

"Ну, точно тронулся..." - и Гришин силой потащил его за рукав из окопчика.

Капитан Шапошников, когда из Церковищ ушли последние подразделения его полка, еще раз осмотрел горящее село в бинокль, то и дело встряхивая головой, потому что глаза сами закрывались от усталости, когда он приникал к окулярам бинокля.

На поле за Церковищами стояли и густо дымили восемь танков. - "Четыре подбили в первой атаке, и до самого отхода поджечь не сумели, когда же остальные?" - подумал Шапошников.

Три новых подбитых танка горели в районе обороны батальона Калько и один напротив батареи Терещенко.

- Когда ты успел три танка поджечь? - спросил Шапошников у Калько, когда догнал его через полчаса в колонне.

- Стали уже уходить, они, видно, заметили это, рванулись догонять, вот их связками и подожгли. Я специально для этого четверых оставлял.

- Потом подашь мне фамилии тех, кто подбил.

- Есть, сделаю, как остановимся.

"Двадцать минус восемь, неплохо", - подумал Шапошников, но в голову все лезли тоскливые мысли: "А чего это стоило, сколько опять людей положили... Вот догонят на марше и передавят, как котят... Что сделаешь с тремя орудиями... Видимо, действительно мы если не дивизию, то полк точно за собой тащим", - Шапошников вспомнил, что в конце боя в село входила еще одна колонна танков.

Его полк после боя у Церковищ оторвался от противника и шел весь вечер и всю ночь. К утру 15 августа у станции Коммунары их снова нагнали немецкие танки, удалось продержать их здесь до вечера без серьезного боя. За ночь полк снова оторвался от противника и к утру 16 августа переправился через реку Беседь у Белынковичей и встал здесь в оборону.

Растянув батальоны полка насколько возможно пошире вдоль берега и лично обойдя оборону, осмотрев позиции всех трех орудий и всех двадцати пулеметов, Шапошников немного успокоился и решил дальше без приказа не двигаться и обязательно установить связь с начальством. Вскоре к нему подошел лейтенант Шажок и доложил, что рядом по берегу стоит армейский зенитный полк.

Командир его, майор с Золотой Звездой Героя Советского Союза, очень обрадовался Шапошникову и сказал, что они стоят здесь неделю и связи ни с кем не имеют все это время. Майор был очень удивлен, что фронт уже на Беседи. Быстро договорились о взаимодействии - зенитки майора вполне могли действовать и против танков.

Только Шапошников вернулся от зенитчиков в свой полк, как в его расположение въехала машина.