Валерий Киселев - Заплачено кровью

- Да, а южнее, говорит, стоят части двадцать девятой моторизованной, четвертой и третьей танковых дивизий. Их дивизия будет сменяться первой кавалерийской.

- Спросите его: когда они собираются наступать?

- Не знает, не интересовался. Говорит, что он до войны пекарем был, в Вене. Спрашивает, где у нас здесь почта.

- Это зачем ему?

- Хочет матери пятьдесят марок отправить, в плену они ему все равно будут не нужны.

Все засмеялись.

- Ну и фриц. От нас матери в Германию деньги посылать! Вот чудак-то.

- Тихон Васильевич, - попросил Шапошников капитана Филимонова, - срочно доставьте пленного в штаб дивизии.

"А ведь это интересно, что их дивизию отсюда снимают. Видимо, готовят группировку для удара", - подумал Шапошников и сказал Бакиновскому:

- Сегодня ночью надо обязательно взять еще одного пленного. Готовьте группу Абрамова.

- Разрешите я сам схожу, товарищ капитан.

- Разве больше некому?

- Шажок только вчера ходил, отсыпается. А Абрамов - что-то глаза мне его сегодня не нравятся: убьют еще.

Поздно ночью Бакиновский разбудил Шапошникова.

- Товарищ капитан, есть пленный, кавалерист!

"Неужели танковая дивизия уже ушла? Быстро...".

- Разбудите Иоффе. Как ты его приволок? Сам брал? - спросил Шапошников, затягивая ремень.

- Нет. Помните, я говорил, что есть у меня один юрист недоучившийся, бывший вор-наводчик из Одессы. Он и взял. Парень безответственный, но смелый.

Быстро допросив пленного, Шапошников позвонил в штаб дивизии. У телефона был майор Кустов.

- Алексей Федорович, только что привели пленного, из первой кавалерийской дивизии. Сегодня ночью они начали менять танкистов. Значит, тот пекарь-австриец сказал правду.

- Хорошо, - сонным голосом ответил Кустов. - Я доложу Гришину. Ты смотри: пятый пленный за две недели! А в тех полках, сколько ни ползают - ни одного.

30 сентября, перед обедом, командир роты лейтенанта Вольхин сидел у своего блиндажа и сушил портянки, щурясь на осеннем солнышке. Было тихо, немцы не стреляли второй день и поэтому напряжение спало, хотелось лежать и смотреть в небо, на бегущие белые облака. - "Эх, за грибами бы сейчас..." тоскливо подумал Валентин.

- Нет, я тебе точно говорю: "Рот фронт" у них действует, - услышал Вольхин разговор за спиной. - Ну, сам посуди: позавчера десять снарядов упали и только два разорвались. Значит, кто-то их там испортил!

- Дожидайся. Просто упали в болото, поэтому и не разорвались.

- Ну что ты мне говоришь? И в болоте рвутся также, я же знаю!

- "Рот фронт"... Все они за "Рот фронт", когда за глотку его возьмешь. Помнишь, когда сюда от Трубчевска шли, колодец нам попался - битком набитый ребятишками мертвыми. Тогда еще немца взяли, шахтером оказался, руки свои показывал - "арбайтер". Вот тебе и пролетарий...

"А ведь обоим хочется верить, что есть в Германии "Рот фронт", - думал Вольхин. Первые дни они все наивно ждали, что в Германии вот-вот вспыхнет восстание рабочих...

За все время с начала войны Вольхин видел всего одного немца-антифашиста, который сам сдался, когда они выходили из окружения от Суража. Шел он с колонной несколько дней, как-то даже сходил в разведку. Относились к нему все хорошо, но из немцев он был явно исключением, и никто уже не верил, что в Германии осталось много антифашистов. Очень часто Вольхин и его товарищи видели таких немцев, которых и людьми-то назвать язык не поворачивался. Впрочем, этого немца-антифашиста тоже расстреляли под горячую руку, за день до выхода из окружения.

Он выплюнул травинку, достал пачку папирос, а с ней и свою записную книжку. Вольхин нарочно старался делать записи реже, суеверно думая, что как только кончится последняя страничка, так его и убьют. - "А ведь из взводных, из старых, в батальоне я остался, пожалуй, один... Данилов убит, Серебренников тоже, Фирсов и Баринов ранены, Макарова и Цабута в Милославичах убило...". Остальных он знал только в лицо и, перебирая их в памяти, вспоминал, кого, где и как убило. - "Пожалуй, так и моя очередь скоро дойдет", - равнодушно подумал Вольхин. Смерти он не боялся давно. Столько раз приходилось видеть, как погибают люди, что иной раз думал: то, что он еще жив - случайность. Иногда Вольхин искал в своей душе предчувствия смерти. Он слышал от бойцов, что тот, кто должен быть убит, это предчувствует, но у него ничего такого пока не было, и снов никаких не снилось с самого дома. - "На фронте три месяца, а как будто три дня. Сто раз могли убить, а все как-то везет и везет. Странная все-таки штука - жизнь человеческая... Судьба... От чего она зависит? Старшину нашего во сне убило, так и не понял, что его уже не будет никогда. А Лашов, пулеметчик, умирал целый день, в сознании...".

- Товарищ лейтенант, к командиру батальона, - вывел Вольхина из раздумий подошедший связной.

- Командир полка тебя чего-то вызывает, - сказал ему капитан Осадчий. Заберут, наверное, из батальона.

- Никуда я не собираюсь, - удивился Вольхин.

- А ведь у вас высшее образование, товарищ лейтенант? - спросил Шапошников, когда Вольхин вошел в блиндаж командира полка и представился.

- Пединститут, товарищ капитан. Работал учителем в школе, математик.

- И чертить, конечно, умеете?

- Когда теоремы доказывал - чертил.

- Хотите работать в штабе?

- В штабе? - удивился Вольхин, - Не знаю. Не думал. Я же ничего не понимаю в штабной работе.

- Ничего, научим, - улыбнулся Шапошников.

"А как же рота? - подумал Вольхин, - Что скажут ребята? Неудобно...".

- Можно подумать, товарищ капитан.

- Подумайте, - кивнул Шапошников.

К лейтенанту Вольхину он приглядывался давно. Как-то увидел у Осадчего схему обороны батальона - выполнена чисто, аккуратно и профессионально. Осадчий так чертить не умел.

- Кто это делал вам схему? - спросил его тогда Шапошников.

- Командир седьмой роты лейтенант Вольхин.

"Седьмая рота... Вольхин..." - и Шапошников вспомнил, что этот лейтенант с ними с первых дней. Отличился под Трубчевском, в Милославичах, в Церковищах. Воюет грамотно, хотя и не кадровый. Скромный, аккуратный. Эти качества Шапошников ценил в людях особенно. - "Можно сделать из него неплохого штабного работника, если есть задатки. Зачем держать такого человека на роте? - думал Шапошников, - хотя сейчас в управлении полка все по штату, запас не помешает".

Вольхин вышел из блиндажа и столкнулся с писарем штаба сержантом Ляшко, которого он немного знал.

- Слушай, Петро, ты сам что конкретно в штабе делаешь? - спросил его Вольхин, - а то командир предлагает в штаб перейти.

- Соглашайтесь, товарищ лейтенант, если есть возможность. Командир у нас хороший, не смотри, что всего лишь капитан, - ответил Ляшко. Выдержанный, никогда не орет, не матерится. Всегда разберется, обдумает. Он и меня давно натаскивает на штабную работу. Я ведь с первого курса МИСИ призван. Иногда карту сделаю, веду обстановку, дежурю по штабу. Учусь сводки составлять, приказы. Работа интересная, тем более для вас, математика. Да и военный опыт у вас теперь есть, так что справитесь. А что, разве из штаба кого-нибудь переводят, не слыхал вроде...