Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни

Время от времени в разговорах и письмах появлялось «ты», но Шарлотта быстро это прекратила. «Я запретила ему это самым нежным тоном, какой существует на земле» (письмо И. Г. Циммерману от 6–8 марта 1776 г.). Иногда обращения «ты» и «Вы» сталкивались в одной фразе: «Я полюбил Вас еще больше с некоторых пор, еще дороже и ценнее стала для меня твоя доброта ко мне» (22 июня 1776 г.). Письма и записки курсировали взад — вперед, короткие приветствия, подробные отчеты (особенно во время путешествий), внезапные выяснения отношений, записки о повседневных делах, открытые признания, полные счастья или смущения, радости или болезненных сомнений. Все было в этих своеобразных отношениях. «Муки — это летний дождик любви» (22 июня 1776 г.). Это одна из облегченных характеристик. А 1 мая 1776 года совсем иная интонация: «Ты права: делая меня святым, ты удаляешь меня из своего сердца. Тебя же, хоть ты и святая, я не могу назвать святой, и мне не остается ничего, как постоянно мучиться тем, что мучиться я не хочу».

Еще в марте 1776 года госпожа фон Штейн писала: «Мы с Гёте никогда не станем друзьями. Мне не нравится то, что в его отношении ко мне постоянно присутствует сексуальное начало. Он, что называется, кокетлив. В его манере обращения со мной недостает уважения» (письмо И. Г. Циммерману от б августа 1776 г.). Случилось обратное. Конечно, писем Шарлотты к Гёте мы не имеем, не знаем, о чем шли разговоры, когда их регулярные встречи стали чем-то само собой разумеющимся, при том, что обер-шталмейстер не имел никаких оснований для вмешательства. Но одно несомненно: Шарлотта фон Штейн умела управлять юношеской необузданностью своего друга. «Укротительницей» назвал он ее в одной из записок, видимо от 22 января 1776 года. Судя по тому, что нам известно, она верила в возможность и силу «чистой» любви. Слова Юлии из «Новой Элоизы» Руссо могли бы стать эпиграфом к главе о влиянии на Гёте Шарлотты фон Штейн: «Чувственный человек, неужели ты никогда не научишься любить?» Судя по всему, она была мягкой, чувствительной натурой, которая по мере сближения относилась к Гёте все с большей душевной теплотой. Иначе невозможно было бы понять ни его писем с постоянными уверениями в любви, ни вообще всей этой десятилетней связи. Но не очень счастливый брак, в котором роды следовали друг за другом, создал в ней подозрительное отношение к чувственной любви, а может быть, и отвращение к ней, породил потребность в мужской доброте, лишенной сексуального начала. Она стремилась, видимо, к любви душевной и духовной. И жизнь ее, и склонности привели к тому, что только такие отношения имели для нее смысл и привлекательность. В свою очередь для Гёте после отъезда из Франкфурта, после разрыва с Лили Шёнеман, вызванного в том числе и его нежеланием окончательно связывать себя, такие отношения могли иметь большую притягательную силу теперь, когда он начал в Веймаре новый этап жизни. Весьма возможно, что в дополнение к этому Шарлотта предложила рациональную концепцию идеально добродетельного союза брата и сестры, окрашенную пиетизмом.

В пределах этой концепции особое значение приобретали понятия чистоты и покоя. «Идея чистоты» все чаще звучит в дневниках и письмах, мысль о необходимости оглянуться на самого себя, познать свое «я», а для этого необходимо спокойствие, сосредоточенность, тишина, избавление от вредных шлаков.

14 ноября 1777 года он записал, обращаясь к «Святой судьбе»: «Дай мне спокойно и сдержанно насладиться чистотой». Здесь вновь попадаются и известные мысли, как, например, высказывания пифагорейцев об обращении к самому себе. Чистым является такое устремление человека, когда он старается воспринять в жизни то, что созвучно его сущности, осознанной им самим, отталкивает то, что ему противоречит. «Пусть идея чистоты, которая охватывает каждый съедаемый мною кусок, становится во мне все светлее!» — так Гёте писал в дневнике 7 августа 1779 года.

Гёте очень рано стала удивлять та необыкновенная привлекательность, которой обладала для него Шарлотта фон Штейн. «Я не могу объяснить себе значительность, — писал он Виланду в апреле 1776 года, — той власти, какую эта женщина имеет надо мной, ничем иным, кроме переселения душ. Да, когда-то мы были мужем и женой! И вот теперь мы знаем друг о друге, окутанные духовным туманом. Я не знаю, как нас назвать — прошлое — будущее — вселенная». 14 апреля 1776 года Гёте послал своей подруге длинное стихотворение. Оно сохранилось среди писем, никогда не было опубликовано автором и появилось только в 1848 году в издании писем Гёте к Шарлотте фон Штейн. Оно давно уже имеет славу одного из самых великолепных, но и самых сложных стихотворений Гёте.

В первой строфе вопросы к судьбе, ведь речь идет о вещах, которые трудно понять, вопросы как разговор с самим собой, разговор о собственном состоянии, а судьба не дает ответа. Почему нам, любящим, дан этот взгляд вглубь, чтобы увидеть будущее? Почему мы не можем доверить любовь земному счастью? Взгляд вглубь, которому дано «сквозь все случайные покровы постигать друг друга до конца». Противопоставление очень наглядно, и его было бы легко понять, если бы высказывания в стихотворении не были отнесены к разным временам. Потому что период гармонии в отношениях относится не к настоящему времени, а к чему-то, что было когда-то: «Ах, когда-то — как давно то было! — / Ты сестрой была мне иль женой». Теперь это только воспоминание. Но в то же время для того, кто вопрошает судьбу и сам отвечает на вопросы, «постижение друг друга до конца» воспринимается как будущее, влюбленные предчувствуют его своей душой.