Алексей Щербаков - Наполеон. Как стать великим

Мало того. Многие ли из отцов позволят сыну находиться в своем кабинете во время работы? Замечу — труднейшей работы. А Наполеон позволял. Сын часами сидел у него на коленях, требовал, чтобы отец играл с ним в солдатики. И тот играл. Он мог прервать любой деловой разговор, если требовал к себе внимания сын. Приближенные Наполеона поражались, сколько заботы и нежности отдает этот жесткий человек своему чаду. Мужчина-корсиканец получил долгожданного законного наследника!

Но все-таки… Наполеона требовала к себе война. Как он ни любил сына, война значила для него все-таки больше. В ночь с 24 на 25 января 1814 года, перед отъездом к армии, Наполеон на цыпочках прошел в детскую спальню. Он очень долго стоял возле кровати и глядел, не спуская глаз, на Жозефа. Потом повернулся и вышел. Как оказалось, с сыном он виделся в последний раз в жизни.

Тут стоит рассказать об их дальнейшей судьбе. После падения Наполеона Мария-Луиза вернулась вместе с сыном к отцу, австрийскому императору Францу. Никакого интереса к судьбе мужа она никогда не проявляла. Но это и понятно — ее ведь никто не спросил, когда выдавали замуж.

Что же касается сына… Он так до конца жизни и не покинул Австрии. Там ему дали титул герцога Рейхштадтского. Но прожил герцог Жозеф очень недолго — всего двадцать один год. Ничего — ни хорошего, ни плохого — сказать о нем нельзя. Жил себе и жил. А потом помер. Однако в историю он попал. Как Наполеон II (напомню, что на престоле Франции с 1848 по 1870 годы сидел Наполеон III, но это было уже совсем в другую эпоху).

И началась одна из самых изумительных страниц в биографии Бонапарта. Находясь, казалось бы, в совершенно безнадежном положении, он снова стал творить чудеса…

На первый взгляд положение его было безнадежно. Французская армия имела всего 50 тысяч боеспособных солдат. У союзников — более чем в четыре (!) раза больше. Соотношение запредельное. Но, тем не менее… Как сказал сам император, «я опять нашел свои итальянские сапоги». Он опять стал генералом Бонапартом.

И в самом деле, кампанию 1814 года историки сравнивают с итальянской. Наполеон «пошел вразнос». И действительно… Империи теперь не стало. О континентальной блокаде и помину не было. А значит — ни к чему было заботиться о бесконечном укреплении вечно расползающегося здания. Незачем следить за огромной территорией и вникать в тысячи государственных мелочей, — словом, заниматься тем, что и составляет основную ежедневную работу государственного деятеля такого масштаба. Теперь у Бонапарта снова было единственное дело — ввязаться в драку и победить. Терять снова было нечего.

И пошло-поехало. Союзники несколько расслабились. А император наоборот — опять был веселым и злым. И начал с того, что уже проделывал когда-то в Италии — стал бить союзников по частям. Мало не показалось никому. Одна победа последовала за другой.

Это произвело ошеломляющее впечатление. Снова Бонапарт начал казаться каким-то заколдованным полководцем. Который лупит всех, как ему вздумается. Который появляется там, где его никто не ждет, и оставляет за собой поле боя, с которого поспешно отступают очередные разбитые враги.

Он писал тогдашнему министру иностранных дел Коленкуру:

«Я взял от 30 до 40 тысяч пленных; я взял 200 пушек и большое количество генералов».

Теперь он снова был уверен в себе и строил грандиозные планы. Он заявлял маршалам:

— Если завтра я буду так счастлив, как сегодня, то в 15 дней я отброшу неприятеля к Рейну, а от Рейна и до Вислы — всего один шаг.

Казалось, катавасия заваривается по второму кругу. Союзники, которые все еще обладали численным превосходством, снова утратили недавнюю уверенность. Они дважды просили императора о перемирии — а о нем всегда просит тот, кто чувствует себя слабейшим. Но Наполеон оба раза отказал. Он опять придерживался принципа «всё или ничего». Всё еще можно повернуть вспять! Еще несколько удачных битв — и дело наладится. И он снова отвергает предложение о мире. И снова победы, победы, победы…

Но это был только внешний блеск… На самом же деле, несмотря на новые победы, положение становилось все хуже и хуже. Потому что и в победоносных битвах гибли французские солдаты. А новых теперь уже решительно неоткуда было взять!

Правда, был еще один выход. Самый крайний. Повторить 1793 год, выкинув клич «отечество в опасности!». И поднять всех. И такое ему предлагали.

Вот разговор Наполеона с одним из генералов после очередной победоносной битвы:

— Ну, что вы, генерал, скажете о происходящем?

— Я скажу, что Ваше Величество, несомненно, обладает еще новыми ресурсами, которых мы не знаем.

— У меня есть только те, кого вы видите.

— Но почему, Ваше Величество, вы не помышляете, чтобы поднять нацию?

— Химеры! Химеры, позаимствованные из воспоминаний об Испании и о французской революции. Поднять нацию в стране, где революция уничтожила дворян и духовенство, и где я сам уничтожил революцию!

И правда. Наполеон достаточно насмотрелся на революционные прелести, чтобы снова выпустить из бутылки джинна, которого он сам с трудом туда законопатил. Как и в случае с вариантом освобождения крестьян в России, это уже была бы не азартная игра, а разжигание костра на пороховой бочке. Потому как стихию эту потом опять пришлось бы долго и нудно загонять обратно. И черт знает, чем бы все это кончилось… Наполеон еще верил, что сможет победить без таких сумасшедших игр.

К тому же… не верил Наполеон народу. Солдаты — это другое дело. Он умел поставить дело так, что даже новобранцы, даже иностранцы продолжали с готовностью идти за ним на смерть. А что ждать от вооруженного населения? Непонятно. Это лежало вне его понимания. Ведь Наполеон пришел в уже созданную армию. Он умел говорить с солдатами. Но не обладал способностью товарища Троцкого зажигать энтузиазмом «народные массы».

Да и вот вопрос: а поднялась бы «нация»? Ни в какую реку нельзя войти дважды. Что получилось один раз, второй может с треском провалиться. Кстати, в 1945 году, при приближении советских войск, нацисты потратили множество сил и средств, чтобы разжечь в Германии партизанскую войну против «коммунистических варваров». Результат был нулевым. Хотя фанатичных наци еще хватало. Устали…

Союзники зато решили на этот раз идти до конца. Потому что осознали: если Наполеона так трудно добить сейчас, то потом, если отступиться, это станет еще труднее. К тому же начала «сыпаться» уже не только наполеоновская империя. Уже и французская элита все активнее глазела по сторонам в поисках ближайших кустов. Предавал старый боевой товарищ, Мюрат. Этот сын трактирщика стал благодаря Наполеону королем Неаполитанским. Теперь он, самоустраняясь, готов был сдать своего повелителя, только бы самому усидеть на троне. Да и те, кто не пошел на прямое предательство, стоили уже куда меньше, чем раньше. Они смертельно устали. Их, как Наполеона, не посетило второе дыхание. И если сам император бил теперь своих противников, то союзники били его маршалов.