Карл Отто Конради - Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни

Раз в неделю его навещала герцогская чета, а в первой половине дня в четверг он обычно ожидал Марию Павловну, которую иной раз сопровождал муж. Уединение было необходимо поэту для продуктивного творчества. Ример писал по этому поводу следующее: «Его сдержанность, замкнутость, невозмутимость, именуемая холодностью, — все это поддерживало и стимулировало его поэтический дар. Наблюдение, восприятие, воплощение в образы — в самом деле, как осуществить все это без покоя, без отключения от всех помех, без замыкания в себе?» А Цельтеру поэт писал: «Вот уже четыре недели, а может, и того более, как я не выхожу из дому, даже из комнаты почти не выхожу: я должен привести в порядок моих «странствующих» (из письма от 2 января 1829 г.).

День за днем дневники поэта регистрируют, чаще всего без комментариев, все происшествия и поступки: тьму мелких подробностей заносил Гёте в свои листки. Временами создается ощущение, будто поэт цеплялся за эти подробности, опасаясь, как бы вокруг него не разверзлась пустота. Он не раз говорил, что совладать с жизнью можно лишь в беспрерывной работе: таково было его кредо, которого он придерживался неукоснительно.

Как свидетельствует канцлер фон Мюллер («Разговоры с Гёте», запись от 3 февраля 1823 г.), в беседе с ним Гёте как-то развил своеобразную « теорию неудовлетворенности ». Есть, мол, в нашем сознании центр недовольства, неудовлетворенности, подобно тому как существует центр противоборства и подозрительности. Вот его-то и нельзя подкармливать — не то он разрастется в опухоль. И станешь несправедливым к другим и к самому себе, и не сможешь уже радоваться ни чужим успехам, ни собственным. В конечном счете причину всяческого зла станешь искать вовне себя, вместо того чтобы обнаружить ее в собственных заблуждениях. «Надо воспринимать каждого человека, каждое событие в его особом, собственном ракурсе, надо уметь отрешиться от своего «я», чтобы тем свободнее вновь к нему возвратиться».

Со страстью поэт занимался своими дорогостоящими увлечениями — многочисленными коллекциями. Рукописные документы, свидетельства всех времен, настолько завораживали его, что он даже собрал большую коллекцию автографов и просил знакомых раздобывать древние рукописи. В 1961 году был составлен каталог этих документов, которых насчитывается не менее 1900 экземпляров.

Но и для Гёте годы тоже не проходили бесследно. Если в 1827 году Вильгельм Гумбольдт, навестив в Веймаре поэта, унес с собой «образ красивого и могучего старца», то уже в августе 1829 года у барона фон Штакельберга сложилось иное впечатление. Правда, Гёте принял его самым приветливым образом, и барон был этим так воодушевлен, что впоследствии не умолкая рассказывал об этой встрече, настолько очаровал его Гёте. И все же он писал: «Лицо Гёте, если не считать впечатляющего выражения твердости и серьезности в его чертах, уже нельзя назвать красивым. Резко выступает нос, кожа лежит складками, глаза кажутся косо поставленными, поскольку заметно опущены веки у края глаз, сузились зрачки, окружены белым ободком катаракты. При ходьбе Гёте шаркает ногами, но все же спускается по ступенькам лестницы, не опираясь ни на перила, ни на чью-либо руку».

В последние годы жизни Гёте посетители порой замечали у него некоторое ослабление памяти. Фредерику Сорэ случалось видеть, как во время еды или после нее он «временами на несколько минут засыпал» (18 января 1830 г.). Слух его тоже ослаб, а глаза он защищал от солнечного света и света ламп зеленым козырьком. Но при всем при том вот какие записи вносил поэт в свои дневник, к примеру, 12 и 13 марта 1832 года: «12-го. Продолжал чтение «Воспоминаний о Мирабо» Дюваля. Диктовал различные письма. Надворный советник Фогель. Имел с ним интересный разговор касательно критики некоторых заключений физиков. Прочие дела. В 1 час дня приходила Зейдлер, показывала несколько прелестных эскизов к картинам, которые собирается написать. В полдень — архитектор Кудрэ, мы еще раз просмотрели присланное из Неаполя. Фон Арним. Эккерман. После обеда читали первый том «Мемуаров» Дюмона. Канцлер фон Мюллер. Продолжал читать вышеназванную книгу. Позднее — Оттилия. Отъезд графа Бодрей. Высказывания великой герцогини.

13-го. Продолжал диктовать письма. Художник Штарке изготовил для графа Штернберга рисунок оттиска растения из Ильменау. В полдень выезжал с Оттилией на прогулку. За обедом — фон Арним. После продолжал чтение французской книги. В 6 вечера — надворный советник Ример. Просмотрел с ним многие схемы».

С немногими близкими людьми, знакомыми и сотрудниками поэт поддерживал постоянный контакт. Они и составляли тот узкий круг, в котором он пребывал в последние годы жизни. Часто, без особого приглашения приходил к поэту канцлер фон Мюллер; оба так давно и так хорошо знали друг друга, что даже не всегда возникала необходимость поддерживать беседу. Сплошь и рядом друзья молча сидели рядом — могли обходиться без слов. А вообще-то канцлер фон Мюллер был темпераментным спорщиком, и в его «Разговорах с Гёте», которые он записывал начиная с 1812 года, перед нами предстает поэт, резко, без обиняков высказывающий свое мнение, сплошь и рядом — с сарказмом, иногда «с поистине эпиграмматическим остроумием и беспощадным критицизмом» (запись канцлера фон Мюллера от 6 июня 1830 г.), иной раз — с веселой снисходительностью, но случалось — и с полным смирением. Фридрих Вильгельм Ример, филолог и компетентный помощник Гёте в его писательской работе, тоже принадлежал к узкому кругу друзей поэта. В том, что касалось языка и стиля при окончательной редактуре текста своих произведений, Гёте многое оставлял на усмотрение этого образованного специалиста. Ему разрешалось вносить исправления и сокращения, перестраивать абзацы, устранять повторы. Если учесть подобное вмешательство, перед современными филологами, доискивающимися аутентичного гётевского текста, возникает сложная задача. Гёте заведомо санкционировал любые изменения, которые вздумал бы предпринять в его рукописях Ример, о чем как-то раз в категорической форме объявил Кристиане (11 августа 1813 г.), поскольку он не любил заниматься текстуальными проблемами, которым не придавал особенного значения.

Сердечные отношения сложились у поэта с Фредериком Сорэ (1795–1865), прибывшим в Веймар в 1822 году для замещения должности гувернера принца Карла Александра. Сорэ к тому же обладал специальным естественнонаучным образованием. Он был швейцарец, родом из Женевы, в доме Гёте его принимали радушно, он же перевел на французский язык «Метаморфозу растений», а в своем дневнике обстоятельно записывал свои впечатления о встречах с поэтом. Частично содержание этих записей вошло в книгу Эккермана «Разговоры с Гёте». Однако его «Conversations avec Goethe» (изданные в 1929 году X. X. Хоубеном под названием «Десять лет с Гёте» и дополненные текстами писем и записей из архива) рисуют несравненно более объективную картину, чем книга Эккермана, стремившегося словно бы воздвигнуть ею памятник «олимпийцу».