Ольга Елисеева - Екатерина II. Зрячее счастье

Создается впечатление, что Екатерина II сознательно обращается к своим мемуарным записям именно в тяжелые моменты жизни. Что она искала в них? Ободрения? Опоры? Силы для того, чтоб выстоять в невзгодах? Вероятно, трудности, встававшие перед государыней уже в дни царствования, не были, на ее взгляд, сравнимы с тем откровенно невыносимым существованием, которое она вела в молодости при дворе Елизаветы Петровны. Не даром пожилые героини пьес Екатерины часто в той или иной форме повторяют фразу: «Хоть печали и много было смолоду, но мне под старость бы видеть лица веселые». [6] Екатерина II. Обольщенный. // Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 302.

Гнетущая обстановка молодых лет Екатерины была, видимо, столь тяжела, что цесаревна едва не совершила самоубийства, ударив себя ножом для резки бумаги в живот. Великую княгиню спас жесткий корсет, о который сломалось ее жалкое оружие. Но в «Записках» этому эпизоду посвящено немного места, куда больше страниц потрачено на описание поездок, мелких любовных интрижек и веселых проделок фрейлин. Молодость брала свое — Екатерина, смеясь, ненавидела мужа; развлекаясь, была предана горячо любимым Станиславом Понятовским; хохоча, издевалась над вульгарными вкусами двора Елизаветы; свысока улыбалась, видя капризы и лень своей августейшей свекрови. Природная живость и веселость поддерживали ее все долгие 18 лет несчастного замужества. Поэтому, вглядываясь в картины прошлого, Екатерина словно училась у самой себя, более молодой и выносливой, словно говорила: то ли было со мной в юности! Если я выдержала тогда, грешно не выдержать сейчас.

Третья редакция «Записок», относящаяся к 90-м гг. XVIII в., начиналась многозначительным рассуждением о счастье и несчастье, которого не было в первых списках:

«Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, незамеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения. Что бы сделать это более осязательным, я построю следующий силлогизм:

Качества и характер будут большей посылкой;

Поведение — меньшей;

Счастье или несчастье — заключением.

Вот два разительных примера.

Екатерина II,

Петр III». [7] Екатерина II. Записки. // Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 22.

Это начало императрица приписала как бы, подводя итоги своей долгой жизни и многолетнего царствования, ставшего целой эпохой в русской истории.

Что же позволило царице поставить такой победный аккорд именно в годы невзгод и испытаний? Что заставляло Екатерину II думать о себе как о счастливом человеке тогда, когда кругом в зыбком вихре, поднятом французской революцией, кружились осколки корон и вдребезги разбитых тронов, когда резкие звуки Марсельезы, доносясь до Петербурга, начинали смахивать на разбойничьи песни пугачевцев?

Дело в том, что пожилой даме, мирно раскладывающей пасьянс со своими старыми камер-фрау за наборным столиком в Зимнем дворце, было что противопоставить любому надвигающемуся хаосу. Это была она сама.

На одном из портретов кисти голландского живописца В. Эриксена Екатерина II изображена у огромного зеркала в тяжелой золоченой раме. Императрица смотрит на зрителя, а мы можем наблюдать ее одновременно в профиль и фас. Сзади, за небрежно откинутой бархатной драпировкой еще одно зеркало, оно тоже ловит и бесконечно умножает изображения государыни. Создается впечатление, что куда бы не повернулась Екатерина, она повсюду увидит самое себя.

Художественный образ весьма точен. С юности будущая «владычица полумира» проявила углубленный интерес к своей личности. Она оставила множество разрозненных заметок на этот счет, как сделанных для себя, так и созданных специально в расчете на того или иного корреспондента. В письмах к философам Вольтеру, Дидро, Гримму, доктору Циммерману, историку де Мельяну, на страницах воспоминания, в коротких записках по разным предметам императрица то и дело возвращается к оценке своего характера и жизненных принципов.

Даже на обратной стороне оборванного листка, содержавшего эпитафию на смерть в 1778 г. любимой собачки сира Тома Андерсона, Екатерина II, обожавшая посмеяться, пишет свою собственную надгробную надпись, раскрывая для потомков главные черты своей личности: «Здесь покоится тело Екатерины II… Она приехала в Россию, чтобы выйти замуж за Петра III. 14 лет она составила тройной план: нравиться своему супругу, Елизавете и народу — и ничего не забыла, чтобы достигнуть в этом успеха. 18 лет скуки и одиночества заставили ее много читать. Вступив на русский престол, она желала блага и старалась предоставить своим подданным счастье, свободу и собственность. Она охотно прощала и никого не ненавидела. Снисходительная, жизнерадостная, от природы веселая, с душою республиканки и добрым сердцем она имела друзей. Работа для нее была легка. Общество и искусства ей нравились». [8] Валишевский К. Роман одной императрицы. М., 1989. С. 72.

В этом коротком проекте эпитафии на собственной могиле есть все основные пункты, вокруг которых обычно крутится рассказ о жизни и царствовании императрицы. Ни один исследователь не миновал вопроса о средствах достижения Екатериной успеха при русском дворе, о ее амбициозных планах, составленных в столь раннем возрасте, о тяжелых годах супружества, о влиянии оказанном на мировоззрение будущей государыни книгами, к которым она поначалу обратилась от скуки и одиночества. Множество научных перьев сломано в дискуссиях об искренности и неискренности желания Екатерины II наделить своих подданных «счастьем, свободой и собственностью», о степени реализованности и вообще реализуемости ее проектов. И, наконец, о том, как республиканка «в душе» стала одним из самых могущественных русских самодержавных государей.

Вероятно, ответы на все эти вопросы живо волновали саму Екатерину, иначе она не пыталась бы столь часто прибегать к анализу своего «я». Одним из способов заглянуть в тайные глубины собственной души было для нее обращение к детским воспоминаниям. Стержнем этих воспоминаний, как мы увидим, являлся постепенный процесс осознания маленькой Софией себя как женщины. Более того, как своеобразной и очень яркой женской личности. Мы предлагаем читателям вместе с нами взглянуть на образ императрицы Екатерины именно через этот магический кристалл.

«Зачем вам Штетин? — писала в 1776 г. Екатерина II своему старому корреспонденту барону Мельхиору Гримму, узнав, что он собирается побывать у нее на родине. — Вы никого там не застанете в живых… Но если вы не можете освободиться от этой охоты, то знайте, что я родилась в Мариинском приходе, что я жила и воспитывалась в угловой части замка и занимала на верху три комнаты со сводами возле церкви, что в углу. Колокольня была возле моей спальни… Через весь этот флигель по два или по три раза в день я ходила, подпрыгивая, к матушке, жившей на другом конце. Впрочем, не вижу в том ничего занимательного. Разве, может быть, вы полагаете, что местность что-нибудь значит и имеет влияние на произведение сносных императриц? В таком случае вам надо предложить прусскому королю, чтоб он завел там школу и рассадник в этом вкусе». [9] Сборник Русского Исторического Общества. Т. XXIII. С. 51.