Николай Амосов - Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая.

Читал много книг - библиотека была хорошая. Особенно запомнилась толстая "История Великой французской революции" Карлейля. Даже рисунки видятся, если закрыть глаза.

В четвертом классе я "сидел" два года: маме казался мал, и она не решалась отпустить меня одного в Череповец. В школе все равно было интересно - шла активная общественная работа в пионерии.

Те деревенские школьные годы кажутся самыми счастливыми. Как и многим людям.

Отец долго не появлялся, потом стал изредка заезжать в Ольхово и навещал нас. Мама уже примирилась и спокойно с ним разговаривала - меня это возмущало. В Череповце у него была другая семья, родился сын, которого назвали Гораций (!). Дома над этим посмеивались.

В последнее лето перед отъездом в Череповец я гостил у дяди Васи в Рыбинске. Запомнилось несколько эпизодов. Впервые в жизни пил чай "внакладку", то есть сладкий. Особенно вкусным казался ситный хлеб, если его макать в такой чай. Также впервые попробовал мороженое: мороженщики тогда возили деревянную тележку на двух колесах с бочкой, в которой колотый лед и металлический бидон с мороженым. Его накладывали ложкой в специальный выдвигающийся стаканчик с подложенной вафлей. Стоимость 5, 10, 15 копеек, в зависимости от диаметра стаканчика. Неописуемое блаженство! У меня не было денег, но дети дяди угощали несколько раз. Позднее, в Череповце, продавали такое же, но денег также не было, и роскошь за 5 копеек позволялась не чаще одного раза в неделю.

Ко мне все относились хорошо. Почему-то всю жизнь ко мне хорошо относятся люди... У других слышишь - "враги", а я никогда не чувствовал такого.

В тот год умерли бабушка и дядя Саша. Самые близкие мне двоюродные сестры остались сиротами. Смерти не произвели на меня особенного впечатления.

Но нужно было учиться дальше... Для этого пришлось ехать в чужой город - Череповец, в школу второй ступени. Сначала требовалось выдержать экзамен. Мама привезла меня, свела в школу, был конкурс - выдержал. Потом мы вернулись домой и ждали извещения о приеме. Последняя неделя перед расставанием с милым Ольховом и с мамой.

Горько плакал, когда вернулся в свою комнатку в Череповце, проводив маму на пароход... Уехала домой! И потом все четыре года меня охватывала лютая тоска по возвращении из Ольхова. Почти весь период жизни в Череповце прошел тоскливо... Не было детского счастья, кроме каникул. Полегчало лишь в последние годы, когда минуло шестнадцать, - появились другие интересы.

Мама поселила меня к своей лучшей подруге - Александре Николаевне Доброхотовой, учительнице, с которой она вместе начинала службу в Ольхове. У нее был домик вблизи собора, что стоял на теперешней Красноармейской площади. Кому-то этот собор помешал в свое время. Теперь тут лысая площадь. Это издержки уже другого характера...

Александра Николаевна казалась мне тогда старой женщиной, а было ей что-то около сорока. В прошлом она выходила замуж за офицера, но неудачно - то ли ушел, то ли погиб в гражданскую войну. В домике было две комнатки и кухня. Я теперь прикидываю - общая площадь примерно метров 20, а высота потолка - метра два, доставал рукой до балки.

Она учила детей в начальной школе, а жалованье было такое малое, что по современным представлениям жила нищенски, как и мы в Ольховке. Электричества не было - дорого. Покупка дров или ремонт забора оставляли дыру в бюджете, требовавшую трех месяцев экономии. Была вынуждена брать на квартиру учеников.

Александра Николаевна мне готовила, а я носил воду от колонки, колол дрова, чистил тротуар. Уборки квартиры были очень редки, а ее любимые коты всегда гадили в комнате. Один Васька был такой вредный, что из мести - я стрелял в него из пугача - писал на мой стол. А говорят еще, что животные не имеют разума!

Александра Николаевна была отличным человеком и прекрасной учительницей. К ней часто приходили такие же одинокие, как она, коллеги, и разговоры были только об учениках. С тех пор школьные дела остались близки моему сердцу. (Вспоминаю ее, маму, тех других - и умиляюсь, до чего все-таки люди были преданы своему делу! При этом - без фраз.)

Моя материальная база составляла 15 рублей в месяц, которые давал отец, получая 120 рублей зарплаты. Пять рублей платил за квартиру и на 10 должен был питаться. Два раза в месяц надо было ходить за деньгами к отцу в Губсоюз (это кооператив) - там он занимал хорошую должность.

До чего же тягостны были для меня эти походы! Бывало, подойду к лестнице - надо на второй этаж, - постою, вернусь, похожу по улице... Но куда денешься? У мамы денег не было: училась в институте сестра. Поднимусь, вхожу в комнату - это контора с несколькими столами, его - главный. Подойду, поздороваюсь, он всегда выглядел добрым...

- Папа, мне нужно денег...

- Сколько тебе?

Первого числа я отвечал - десять, а пятнадцатого - пять рублей. Он каждый раз задавал этот вопрос, но я ни разу не попросил больше. А он не предложил... Раза два я бывал у него на квартире, в новой семье. Не помню богатства, но не сравнишь с нами... Раз в год, вечером, он приходил хорошо выпивши и устраивал мне разнос: что я расту барчуком, мать избаловала, что мне нужна "суровая школа", что я не люблю отца и не уважаю людей. Почти до слез доводил, и я с нетерпением ждал, когда вернется Александра Николаевна. Она его выпроваживала без церемоний.

Жизнь была невеселая, хотя никогда не скучал. (И вообще всю жизнь не скучал. Только бездельникам бывает скучно.)

Педантизм во мне, видимо, заложен в генах - наверняка от бабушки, у Амосовых и Суворовских его совсем не было. Помню раннее детство, до школы (1918- 1919 годы). Было голодновато, заработную плату маме выдавали миллионами. Но свое хозяйство и экономия позволяли существовать. Чай самодельный, конечно, как и кофе, пили с ландрином - по одной штучке на раз. В великий пост я решил приготовить себе в пасху праздник, стал пить чай так, а ландрин складывал в старую коробку из-под конфет. Ни разу не соблазнился, зато в праздник - пировал! Или еще деталь: кусок пирога всегда ел, начиная с края, а самое вкусное - серединку - в конце.

В Череповце готовила обед Александра Николаевна, но все закупки делал я сам. Всегда хватало денег. Не так уж плохо питался - на 10 рублей. Суп или щи с мясом, на второе всегда, все пять лет, - гречневая каша, но на масло денег не выходило, поэтому ел с коровьим жиром - его в плошке растапливали в русской печке, он тут же застывал. Утром и вечером - чай с хлебом без масла, сахар вприкуску, мелкими кусочками наколот в железной банке. Два раза в месяц ходил в кино - 20 копеек, в первых рядах. Изредка покупал на лотке у старухи ириску - 1 копейка, ее хватало сосать до самой школы, четыре квартала. А моя двоюродная сестра Надя (типичная Амосова) училась в педтехникуме, получала стипендию столько же, как я, и всегда сидела голодная.