Николай Амосов - Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая.

Не воровали на производстве. Правда, слесари в монтеры запирали свои ящики с инструментами, но в целом было спокойно. (Даже если сравнивать с клиникой.)

Отношения между мужчинами и женщинами были более сдержанными. Не помню случаев, чтобы приходилось разбираться в скандальных историях. Разводов было немного. Но мужья жен поколачивали, слыхал, и не редко.

Пили умеренно. Хотя было что - водку продавали. У магазина не стояли, чтобы "на троих", в будние дни грешили редко, на смену пьяные не ходили и уж, конечно, не пили на работе. Правда, в день Первого мая бывало поголовное пьянство. Гул стоял над поселком. Милиция встречалась редко, значит, дел у нее было мало.

Убежденность в идее социализма - абсолютная. Тогда не было телевидения, на станции даже не помню радиоточки. В поселке завода гремел репродуктор. Газеты читали, главным образом областную "Правду Севера". Собрания проводились по праздникам. Мы были первое поколение, не помнившее самодержавия и целиком воспитанное в советский период истории. Могу подтвердить: воспитание удалось.

Жили бедно. В рабочей столовой кормили плохо: перловка, пшено, рыба, картошка, супчик. Мясо - только символ. Жиры - немного постного масла, для запаха. Молока, яиц не помню. А вот винегреты были. Овощи выращивались на огородах ОРСА. Были там и свиньи, хотя не знаю, чем их можно было кормить. Пищевых отходов не существовало. Тарелки в столовой оставляли чистыми.

Тем не менее не голодали, если подходить буквально. И не болели. Редко пропускали работу по болезни, несравнимо реже, чем теперь. Толстых не было, но девушки не красились, румянца хватало своего.

Одевались, соответственно, плохо. Хотя моды существовали. Все парни мечтали о бостоновых широких брюках, их моряки привозили и продавали на толкучке.

Стоило дорого, я не осилил. Кое-какую одежду и обувь выдавали по карточкам, голыми и босыми не ходили. В праздники даже нарядными казались мне тогда.

Гардероб Али тоже был весьма скудным, но носить умела. Такого понятия, как покупка мебели, не существовало. Деревянные некрашеные кровати на клиньях, с досками, табуретки и столы делали в столярном цехе завода и выдавали с комнатой или местом в общежитии.

Отдельные квартиры получали, только большие начальники. На станции - директор и главный инженер. Женатые подолгу жили в общежитиях, отгороженные занавесками, пока получали комнату. (Увы, и теперь еще такое изредка встречается, знаю по многолетней депутатской практике.)

Нормальной одеждой были стеганые брюки и фуфайка: в старых работали, в новых - гуляли. Очень удобная одежда. Вспоминаю с удовольствием. Потом, в Отечественную, носили еще раз.

Убавила ли счастья эта скудность?

Ни в коем случае.

Все вместе: электростанцию вспоминаю, как летний архангельский день - светло почти круглые сутки, тепло без жары.

Маме не везло до конца. Она умерла в пятьдесят два года от рака желудка. На боли в животе жаловалась давно, ездила в Череповец на рентген. Подозревали язву, не нашли.

В марте 1933 года пришла телеграмма: "Срочно выезжай, мать больна". Растерянно смотрел на бланк. Мама казалась вечной. Никогда не болела, не пропускала роды, даже в отпуске.

Отпросился, подменился сменами, поехал. Тревога. Хотя острая сыновняя любовь к юности несколько ослабела, но мама по-прежнему занимала в душе главное место. Еще - чувство долга. Открытки писал каждую неделю. Деньги посылал регулярно.

В Череповец приехал утром. Сразу же отправился пешком в Ольхово. Солнечный день начала марта. Что-то меня ждет? Жива ли? Всякие мысли приходят на ум, когда идешь зимней дорогой. За шесть лет учения я промерил ее много раз. Двадцать пять километров. Первые годы так тосковал, что ходил каждые две недели, в любую погоду и даже ночью. Вспомнил, как один раз шли с мамой - она приезжала в Череповец по делам медпункта, - мы ходили в театр, и потом дорогой она пела:

"Ванька-ключник, злой разлучник, разлучил князя с женой!"

Она была веселая, любила петь. И теперь слышу ее голос.

Не мог себя представить сиротой.

Встретил их на середине пути. Издали узнал тетку Евгению. Сердце сжалось. Побежал навстречу. Мама лежала в санях, закутанная в тот самый знакомый тулуп, в котором ездила на роды. Лицо бледное, глаза закрыты. Не плакал, слезы всегда были далеко. Поцеловал, открыла глаза, оживилась. "Коленька, Коленька!"

Слабым голосом рассказала, что было желудочное кровотечение, потеряла много крови... "Вот еду лечиться, да ты не бойся, не умру..." Даже тут она думала о моих страхах, а свои держала при себе.

Поехали прямо в межрайонную больницу. Она стояла на окраине, на высоком берегу Шексны.

Больную положили на носилки и внесли в вестибюль. Пришел хирург, посмотрел и велел отправить в палату. Я неумело помогал нести.

Три дня прожил в Череповце. Ходили на короткие свидания. Операцию не делали. Переливали кровь. Стало получше. Улыбалась: "Не бойся, Коленька..."

Уезжал из Череповца, не понимая опасности.

Маму не оперировали, выписали домой примерно через месяц. Процент гемоглобина повысился немного. Самочувствие улучшилось, пробовала даже работать, да не смогла. Однако почти каждый день ходила в медпункт - он помещался совсем близко. К этому времени открыли маленький родильный дом на три кровати и была молодая акушерка. Сбылось то, о чем мечтала всю жизнь: принимать роды как следует. Но уже не для нее...

Осень и зиму 1934 года мама прожила у своего брата в Чебоксарах. Я приезжал всего на несколько Дней. Нужно было работать, и, кроме того, ждала Аля. Женитьбу скрыл.

С весной мама сильно затосковала по родным местам. Моя старшая сестра Маруся привезла ее в Ольхово. Сама она работала в Череповце и приезжала по воскресеньям.

В августе по дороге в Ленинград (поступать в университет) мы с Алей заехали домой. Маме не сказали, что уже полгода женаты, будто невеста. Она делала вид, что поверила. До сих пор стыдно за этот визит... Разве можно давать такую психическую нагрузку умирающей матери?

После неудачи в Ленинграде я один вернулся в Ольхово, там и закончил свой отпуск, недели две прожил.

Один разговор стоит в памяти:

- Если женишься, будь верным мужем. Знай, что женщина страдает неизмеримо больше, чем мужчина. Помни мою несчастную жизнь, удерживайся...

Этот завет мамы не исполнил - разошелся с Алей после шести лет брака.

Однако всегда помню мамины слова о женской доле страданий при семейных неприятностях. Старался их уменьшить. Не всегда успешно.

Как смешиваются в человеке чувства: было очень жалко маму, когда прощался и уходил поздно вечером на пароход. И было облегчение, что кончилось, что работа требует ехать. Маруся смотрела на меня с укором и неприязнью. Ее можно понять: приехал, покрутился - и долой. Милый сынок. А ей до конца, хотя материнской любви ей досталось меньше.