Николай Амосов - Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая

В прошлое воскресенье напечатал докладную записку для начальства - в ЦК и в министерство, а также проект устава. Во вторник отнесли. Дважды уже прочитали на коллективе и на стенку повесили для обсуждения.

Суть проста: сосчитали себестоимость операций с искусственным кровообращением и закрытых. Теперь можно заключить договор с министерством, чтобы нам платили не по смете и штатам, а за число операций. В Институте будет самоуправление - совет трудового коллектива, он распределит заработки.

Что меня прельщает? Возможность увеличивать число операций, если будет повышаться зарплата. Поток больных все время растет, и, того гляди, придется заводить очередь.

Кроме того, социальный аспект. Связать коллектив в тугой узел так, чтобы после моей отставки он остался - живой и эффективный - при любом директоре. И тут же тайную мысль поймал: чтобы без меня долго не обошлись... Чтобы в моем совете нуждались. Так устроен человек! Нет, дело полезное, без всякого эгоизма. Если Минфин будет упираться, прессу приключим. Вот как!

Еще месяц пролетел.

Большие дела затеваются в Институте: переход на хозрасчет. Кажется, начальство сдастся и разрешит. Ходил по инстанциям, приглашал корреспондента "Известий" Сережу Цикору. Наши представители (Криштоф и Вера вместе с министерской дамой) ездили к С.Н. Федорову. Еще не знаю, что привезли. Было всеобщее голосование (тайнее): 76 процентов за эксперимент. Против те, кто боится потерять что имеет.

Две недели назад показывали мое выступление в Останкино. Смотрел, понравилось. И всем другим - тоже. Теперь меня в электричке узнают. Слава все-таки сладкая вещь. Хотя зачем она мне? Наверное, биологическое лидерство.

В журналах печатают черт-те что. В Сталина буквально осиновый кол вбивают. И по экономическим вопросам - тоже очень вольно. "Голоса" не глушат. Но экономика идет туго. Был Пленум "даешь полную реформу". Однако не убеждает. Консерваторов очень много. Экономику раскрутить трудно, поскольку никто не напрягается, а безработицы нет, чтобы придавить страхом.

Месяц борьбы за независимость. Нельзя сказать, что совсем удачный, но и не без надежды.

События развивались так: в июне обходил начальство - министра финансов, зампреда Совмина, клерков. Составил проект "Положения об эксперименте". Пошло по инстанциям. Узнал силу бюрократии. Все "за", но каждый сначала хочет внести свою лепту под предлогом улучшения. Потом заявляет, что он не может взять решение на себя и передает другому, соседнему или высшему, чтобы получить визу.

В Министерстве финансов нашелся такой деятель, что четыре раза переделывал мое вполне ясное положение, пока не запутал окончательно.

Две недели назад последний раз (казалось!) исправил и понес к нашему министру. Он не придирался и подписал. Но тут Минфин заявил, что не может без Москвы. Я окончательно обозлился, резко поговорил с ним по телефону, а заодно и с кураторами здравоохранения в ЦК и горкоме.

Да, забыл важное, статья Сережи Цикоры вышла в "Известиях", и, казалось, бюрократам уже некуда податься, а они все равно - в Москву!

В это время позвонили из Центрального ТВ, что приедут снимать для программы "Прожектор перестройки". Хорошо, используем это для нажима. В последний момент Минфин поставил подпись на "Положении", испугавшись ТВ. Оставалось только отбиться от направления в Москву. Не потому, что сомневался в успехе, а просто ожидал проволочек еще на месяцы.

В прошлый вторник был у Предсовмина УССР В.А. Мосола. Принял очень хорошо и на все согласился. При мне позвонил министру финансов, договорился, что не будут посылать в Москву, и я ушел спокойным.

Телевидение нам вроде бы уже и не нужно, но они в среду были у нас. Засняли мою операцию (клапан), потом стали беседовать. Молодая и красивая ведущая Татьяна Комарова сбила меня с подготовленной программы, и интервью получилось не очень складным.

В четверг оставался дома, кончал большую учебную таблицу по болезням сердца для обучения и для экзаменов врачей.

Телевизионщики в этот день хотели "снять сюжеты", поговорить с народом и побывать у министра.

Вчера утром прихожу, является Криштоф и заявляет, что все опять изменилось: без Москвы не разрешают. Поматерился про себя и пошел на обход. Речь на конференции - для коллектива и ТВ - была приготовлена в электричке, но теперь пришлось переделывать.

Рассказал о мытарствах последней недели, не поскупившись на эпитеты, а потом изложил выводы из всего дела. Ничего не скрывал: одновременно годилось и для своих, и для ТВ.

1. Никто не воспринимает, что делаем спасающие жизнь операции и что поэтому их нужно делать как можно больше. И вообще пользы для народа начальники не понимают.

2. В 30 миллионов, что дают в национальный доход наши оперированные и выросшие больные только с врожденными пороками сердца, не верят, хотя и не оспаривают из вежливости.

3. Демократизацию всерьез не принимают, считают, что это все выдумки Амосова.

4. Самое главное: все подозревают, что мы ловчим, имеем намерение обмануть государство и даже способны ради денег делать операции, ненужные больным.

Дадут эксперимент или не дадут, все равно мы будем увеличивать производительность, потому что поток больных после Останкино возрос. И демократию будем развивать! И об этом уже никого не будем спрашивать.

Миша Атаманюк огласил результаты всеобщего тайного голосования: выбрали председателем Совета трудового коллектива (СТК) Мишу Зиньковского. Вторым шел Урсуленко - получил 20 процентов голосов. Позднее будем выбирать весь Совет. Кандидатов выдвигали по отделениям. Затем будем уточнять Устав (первый проект висит на стенке).

Потом будет референдум о справедливых долях деления возможных заработков. Нужны варианты коэффициентов долевого участия. Это СТК решит.

Последнее. На нас теперь все пристально смотрят, и многие ждут, чтобы сорвались. Поэтому нужна отличная работа и бдительность. Нужно снизить смертность при АИКе с 17 процентов до 12 - иначе обвинят, что погнались за наживой. Заработок можем повышать не более чем до двух ставок, при потолке для квалифицированного врача- 400 рублей.'

Телевизионщики многое записали, а когда прощались, очень нас хвалили.

Впереди последняя неделя дачи. Трогательный розовый цветочек стоит в одиночестве у калитки уже две недели и роняет последние потускневшие лепестки. Напоминает о проходящей жизни. "Век почти что прожит", как поет мой любимый Окуджава. У стола, на который прыгает Чари для физкультуры, подгнили ножки. Нужно бы подремонтировать, и отложил. Может, уже не понадобится? Без меня кто будет ее гонять? Никуда не денешься от таких мыслей.