Варлен Стронгин - Вольф Мессинг. Судьба пророка

– Станет лучше в 1953-м, – сказал Мессинг и, видя все еще обеспокоенное лицо жены, добавил: – Весною названного года.

– Тебя больше не будут вызывать эти?.. – не договорила она и с опаской посмотрела на телефон.

– Не могу и не хочу тебя обманывать, Аида, – серьезно произнес Вольф Григорьевич, – дышать станет лучше, свободнее, но, когда окончательно исчезнет этот кошмар, я на самом деле не знаю. Мы не доживем до этого счастливого времени. Я даже не в силах сказать тебе, когда оно наступит. Однажды я увидел человека, немолодого партийного работника, который сделает первый шаг к тому, о чем ты спрашиваешь. Кто-то последует дальше, кто-то попытается вернуть жизнь в прежнее русло. Я мог бы сказать больше, но для этого надо войти в каталепсию…

– Ни в коем случае! – возразила жена, зная, что это состояние отнимает массу энергии. – Ты и так обнадежил меня, – сказала она и прижалась головой к его груди.

Он любил, ждал ее ласку. Она придавала ему силы не меньше, чем тепло, шедшее от благодарных зрителей. Но когда Аиды не стало, даже самый восторженный их прием не мог заменить ему нежность и поддержку жены. Силы его таяли. Чтобы как-то восстановить их, возбудить себя перед выступлениями, он стал больше курить, понимая, что тем самым губит свое здоровье. Впрочем, курение помогало мало и сказывался возраст, однако он не мыслил свою жизнь без сцены…

Мессинг так и не узнал, зачем его вызывал Берия. Был в состоянии, но почему-то не захотел, наверное, потому, что, выяснив истинную причину, мог не сдержаться и еще больше расстроить жену. Только подумал, что не случайно на фотографиях, показанных ему Берией, были люди в генеральской форме. Это связано с кем-то из высших чинов. Некоторые генералы, в том числе легендарный комдив Гражданской войны Павлов, были расстреляны по обвинению в неудачах первых сражений с фашистами. В сознании почему-то возникла фамилия маршала Жукова, и Мессинга осенила правильная догадка, но он не стал развивать ее. Ради жены. Ради ее и своих нервов.

Берия хотел в очередной раз выслужиться перед Сталиным, заметив, что вождь невольно ревнует Жукова к его военной славе, завидует его авторитету у военных и народа. Для сбора компромата против Жукова он арестовал пять генералов, служивших под его началом. Берию смущало, что Сталину может не понравиться его затея со столь жесткой дискредитацией маршала. Ведь не случайно вождь назначил себя Верховным главнокомандующим и присвоил себе высшее воинское звание – генералиссимуса. Он выше Жукова по всем чинам, он может держать его в опале, но вряд ли арестует. Все же Берия решил рискнуть, посадить в тюрьму пятерых генералов и выбить из них показания, порочащие маршала. Потом намекнуть Сталину, что у него имеется компромат против Жукова, и посмотреть, как на это отреагирует вождь.

Мой отец оказался в Бутырке в одной камере с генералом из этой пятерки – Иваном Семеновичем Варенниковым (генерал Варенников – член ГКЧП – его однофамилец. – В. С. ). Обоим, и отцу и генералу, приходилось нелегко, особенно отцу, к которому было разрешено применение спецмер, то есть пыток.

Ни один из пяти арестованных генералов не дал никаких порочащих Жукова показаний, и нарком госбезопасности, после полутора лет содержания в тюрьме, скрепя сердце, выпустил их на свободу. Опальный Жуков покорно исполнял приказы Сталина, и излишнее усердие Берии могло обернуться его недовольством. Кроме того, Берия помнил слова Вольфа Мессинга о том, что генералы – люди честные, прямые, понимал, что сломить их будет нелегко. Не каждый, даже волевой человек, даже уверенный в своей правоте и сильный характером, выдержит суточный конвейер допросов: «маникюр» – сдирание ногтей, смирилку – при которой жертву крепко заворачивали в сырую холщовую рубашку. Высыхая, она доставляла дикие мучения, доводя до потери сознания. Недаром эта пытка проводилась в присутствии врача, следившего за тем, чтобы человек от перенесенных страданий не скончался. К тому же кто-то из пятерки генералов мог оказаться знакомым Сталина, заслужившим во время войны его расположение. И тогда могло возникнуть встречное расследование, привлечение к нему Вольфа Мессинга, которого Берия побаивался, как провидца и близкого вождю человека.

Этот шпионского вида тип, не будь покровительства Сталина, давно бы по решению тройки, без всякого суда, получил бы пулю в затылок, как ярый немецкий разведчик. А теперь с ним приходится считаться, даже пользоваться его телепатическими услугами, хотя добиться от него нужных показаний и предсказаний пока не удалось. Берия разрешил своим работникам лишь припугнуть его, и то не впрямую, а намеком, и запретил трогать даже пальцем. Разделаться же с ним очень хотелось, поскольку он наверняка знал о похождениях наркома госбезопасности по женской линии. Знали многие, даже наша семья.

Однажды моя мама, возвращаясь с работы, увидела, как рядом с ней остановился «виллис» – американская машина. Из автомобиля вылез человек в овчинном полушубке, на морозном солнце сверкнуло пенсне. «Берия!» – испуганно забилось сердце мамы. Он приближался, и она побежала. В те послевоенные годы наш шестиэтажный дом со стороны Скарятинского переулка, по которому шла мама, окружали три маленьких домика. Она свернула к ним, запетляла вокруг строений и лишь потом вбежала в наш подъезд. Бледная от страха и быстрого бега, долго не могла прийти в себя. Надеялась, что Берия не успел хорошо рассмотреть ее, но все-таки целую неделю не выходила на работу, благо начальник мамы – академик Варга, чьим референтом она была, разрешил ей остаться дома, а жили мы неподалеку от особняка Берии. Слава Богу, их пути больше не скрещивались.

Наступил день, когда вернувшийся из лагеря отец и мама пошли в гости к генералу Варенникову. Отец говорил, что тот спас его от смерти, приводя в сознание после пыток, согревая в холодном карцере. В день рождения генерала отец каждый раз звонил ему по телефону и посылал открытку со словами вечной благодарности.

Потом, когда наших родителей, увы, уже не было в живых, я встретился с дочерью генерала Майей. Она рассказала, что после ареста отца ее, сестру и маму сослали в северный лагерь, где к ним была приставлена матерая уголовница. Получи она указание прикончить их, сделала бы это без колебаний. К счастью, ссылка длилась для тех времен недолго, немногим более года. Отец Майи не раз вспоминал моего отца, их разговоры в камере и поражался его мужеству, считая, что далеко не всякий военный выдержал бы такие пытки, не подписав при этом заранее подготовленный протокол допроса.

Удивляло и обижало Майю то, что после выхода ее отца из тюрьмы Жуков ему даже не позвонил. Я близко видел этого легендарного маршала, пришедшего в Дом кино на премьеру фильма «Кавказская пленница». Одним из авторов сценария был добрейший писатель и его друг Яков Костюковский. Маршал стоял рядом с писателем. Одет был скромно и вел себя как обыкновенный человек, стараясь ничем не выделяться. Большинство окружающих его даже не узнали. Лицо у Жукова было доброе, живое, глаза умные, не пронзительные, а спокойные, и в штатском костюме он выглядел интеллигентным человеком, отнюдь не начальником, словом, совсем не таким, каким воплощен в помпезном памятнике.