Виктор Михайлов - Повесть о чекисте

— Что ж, иди, коли так хочется! Комиссар у нас строгий, не обрадуешься!

Шли они минут пятьдесят. Ее проводница только покрикивала:

— Трошки правее! Вертай налево! Не беги, пуля все одно догонит!..

Вышли они на поляну, их окрикнули. Проводница с кем-то пошепталась, и они вошли в круг, огороженный подводами. Посередине была обширная землянка. Проводница скомандовала:

— Руки вверх!

Глаша подняла руки. Женщина ее всю обшарила, быстро нащупала узелок на груди:

— А ну, вынимай, чего у тебя там!.. — приказала она.

Глаша вынула связанные в тряпицу флакончик, книжку и документы.

Партизанка заглянула в книжку, хмыкнула:

— Святоша, видать! — и, забрав с собой «вещественные доказательства», спустилась в землянку.

Через некоторое время ее крикнули из землянки:

— Вагина, зайди!

У стола сидел нестарый человек, в кубанке, в гимнастерке с расстегнутым воротом. Глаша обратила внимание на его руки, жилистые, сильные и ловкие. Пальцы его касались страниц книжки едва-едва, но точными, верными движениями.

«Мастеровой, наверно, — подумала Глаша, — умелые руки!»

— Ты кто же такая, Вагина? Неужто из Одессы? — спросил он, разглядывая ее пропуск.

— А вы кто, товарищ?

— Я комиссар партизанского отряда. Зовут меня товарищ Яков.

— Моего мужа звали Яковом... — сказала она и, не сдержав себя, уронила слезу. — Скажите ей, чтобы вышла.

— Аксинья, выйди! — распорядился комиссар.

Партизанка, фыркнув, с неохотой ушла.

— Ну, слушаю я тебя, Глаша.

Спустя полчаса для нее затопили баню. Глаша мылась долго, с ожесточением.

Ее накормили и уложили в землянке.

Только теперь к ней пришла усталость. Тело ее ныло, словно после тяжелой и продолжительной болезни, Она уснула и проспала до следующего дня.

Затем Глаше дали сопровождающего. Товарищ Яков простился с ней, и вот где ползком, где в рост, где выжидая, а где и бегом они добрались до расположения нашей части.

Здесь Глашу переправляли, не задерживая, и на лошади, и на машине, и самолетом, пока не оказалась она в том самом городе в тылу, откуда два дня назад вылетел в Одессу связной Бурзи.

В ночь с семнадцатого на восемнадцатое самолетом «У-2» был сброшен с парашютом в пятнадцати километрах севернее села Мостовое Валерий Бурзи.

Валериан Эрихович БУРЗИ (ЕФРЕМОВ).

Направлен Центром в Одессу для связи с Н. Гефтом.

Перед прыжком, как было между ними условлено, пилот поднял ладонь с растопыренными пальцами — это значило, что Буг замерз, и Бурзи мог смело говорить, что перешел Буг по льду.

С трудом он закопал парашют в мерзлую землю, сверился по компасу и отправился на юг.

На окраине села Мостовое он сунул компас в сусличью нору, снял вещевой мешок, чтобы не привлекать к себе внимание, спросил у встречного, как пройти в жандармское управление, и, конечно, пошел в противоположную сторону, не заходя в село. Под хутором Веселый он отдохнул в стоге сена и двинулся снова на юг, нигде не останавливаясь. С наступлением темноты он добрался до хутора Крысово и попросился переночевать. Уже снял с себя стеганку, чтобы подстелить на лавке, как пришли примарь и полицейский, проверить документы.

Примарь бывал в Херсоне и, видимо, знал город. Подозрительно глядя поверх очков, он задавал каверзные вопросы. Но Бурзи вырос в Херсоне и знал в городе каждый дом. Такая проверка для него была, как говорят в Херсоне, «семечки». Он отвечал, позевывая от усталости и скуки.

Сбитый с толку его спокойствием, примарь извинился за беспокойство и ушел вместе с молчаливым, флегматичным полицейским.

Утром Бурзи снова двинулся на юг. Завадовку, где был жандармский пост, он обошел с запада и угодил в Давыдово, но в плавнях встретил людей, которые показали дорогу в обход, горкой. Так Валерий добрался до хутора Галупов и в крайней избе попросился на ночлег.

— Матрена Моисеенко! — представилась ему хозяйка, пожилая женщина с обожженным солнцем лицом, темным, как на старинных иконах.

— Валерий Бурзи! — ответил он, достал паспорт и протянул хозяйке.

— Мне паспорт ни к чему. — Она оглядела его и сказала: — Я вот гляжу на тебя и все как есть вижу без паспорта. Ты, милый, сиганул с самолета, — она каждое слово, словно вырубала ребром ладони, — и теперь тайком пробираешься к морю. Иль брешу, скажешь?

— Брешете, хозяйка! — улыбнулся Бурзи, а улыбка у него была удивительно заразительная.

Хозяйка тоже улыбнулась, настаивать не стала и занялась хозяйством. Она поставила на стол кринку с кислым молоком, отрезала ломоть хлеба, достала ложку, вытерев фартуком, положила на край кринки и села с ним рядом, глядя на него с каким-то добрым участием.

— Маманя, — спросил сын, — гость будет спать в горнице?

— В горнице, сынок, в горнице, — повторила она и пошла стелить.

Утром, когда Валерий Бурзи прощался, хозяйка сказала:

— Если тебе в Одессе будет труба, сходи до моей дочери Верки, она тебе поможет. Вера Филипповна Лыхтарь. Живет она по улице Канатной, в доме номер сорок один.

Хозяйский сын огородами вывел его в поле, показал кратчайшую дорогу и сказал:

— Вчерась ночью приходил полицай, спрашивал, остался ты ночевать или нет. Я ему сказал, что только водицы попил и ушел. Ну, бывай!

Бурзи с благодарностью пожал парню руку и снова двинулся на юг, в сторону моря.

Лиманы он обходил с севера, потому что вдоль всего Николаевского шоссе патрулировали полицейские. А когда его все-таки задержали, отбрехался тем, что вот, мол, пока под Мелитополем рыл окопы, семья эвакуировалась из Херсона, а тут в селе Бузиново у меня тетка учительствует, так не к ней ли, думаю, подались...

Старший полицейский посмотрел его документы — расхождений не было, лицо у человека открытое, улыбчатое, такой врать не станет, ну и отпустили.

Последнюю ночь перед Одессой он ночевал в Нерубайском. В город вошел по трамвайной линии из Усатова, опасаясь полицейских патрулей на мосту. Поднялся в гору и через Слободку вышел на Старо-Портофранковскую улицу. С капитаном Лесниковым он детально изучил план города, поэтому, легко ориентируясь, направился на Канатную, к дочери Матрены Моисеенко.

Вера Лыхтарь приняла его хорошо, дала умыться с дороги, накормила, но приютить у себя отказалась:

— Понимаете, соседи — не приведи господь! Вам у меня никак нельзя оставаться, сейчас же побегут в полицию. Мы сегодня с вами сходим на вечерку к подружке моей, Валентине, — она на этой же улице живет, — поговорим, может, у нее...

Так Бурзи определился на Канатной, в доме номер шестьдесят, у Валентины Пустовойтовой. Хозяйка его была всем хороша, но особенно тем, что не интересовалась, чем занимается, где бывает.