Олег Попцов - Тревожные сны царской свиты

Объяснять свои неадекватные заявления желанием помочь президенту (который к тому же конституционно является главнокомандующим вооруженными силами) на торгах с НАТО, конечно же, не наивность, непозволительная не только для «не дипломата», но и для облачившегося в гражданский костюм министра обороны. Тут нечто большее. Только министр, лишенный политического чутья, мог разрешить начальнику Генерального штаба сопровождать группу депутатов, исповедующих взгляды непримиримой оппозиции, решивших посетить воинскую часть Московского военного округа.

То, что произошло на заседании памятного Совета обороны, значимо не в силу скандальности. Суть в другом: со всей очевидностью обнаружилась искусственность управления силовыми ведомствами со стороны президента. Сам факт, что ни министр обороны, ни руководитель ФСБ, ни министр МВД, ни руководитель Федеральной пограничной службы практически не подчинены премьеру, а являются личной креатурой президента, делает управление этими ведомствам спазматическим. И даже Куликов, облеченный должностью вице-премьера, чувствует себя не членом правительства, а оком президента в правительстве. Разовые встречи главы ведомства с президентом — не более чем явление формальное, демонстрация президентской лояльности либо президентской «строгости». Потому и Совет обороны, и Совет безопасности структуры, к управлению не приспособленные, структуры надстроечные и неэффективные. Они не более чем шумная имитация работоспособности президента, случающаяся спонтанно.

И родионовская ремарка: «За десять месяцев работы министром обороны я так и не понял, кто же управляет страной» — повисает в воздухе. Хотя не исключено, что министр обороны у нас был не сообразительный.

Министра Игоря Родионова сменил министр Игорь Сергеев. В отличие от Родионова, который не мог попасть к президенту месяцами, Игорь Сергеев принимается Ельциным уже второй раз в течение полумесяца. Что это? Обостренный интерес к армии? Желание сгладить тяжелые впечатление от скандального Совета обороны? Убедить себя в правоте своего решения? Добавим, что за это время президент встречался и с первым замом министра обороны Андреем Кокошиным, командующим пограничными войсками Андреем Николаевым. Всякий раз под телевизионные камеры президент задает один и тот же вопрос: «Как воспринято решение, принятое на заседании Совета обороны?» Президент не может задать вопрос так, как ему хотелось бы: «Я правильно поступил, отстранив Родионова от должности? Или нет?» Приглашенные для отчета не отвечают на президентский вопрос и не рассказывают о реакции на столь внезапный гнев президента, обрушившийся на голову Игоря Родионова. Они избирают свою тактику. И Сергеев, и Кокошин, и Николаев повторяют одну и ту же уставную фразу — «Все ваши указания выполняются!».

Настырный вопрос президента выдает его беспокойство. Он понимает, что пережал, поступил даже не жестоко по отношению к бесспорно высокому армейскому профессионалу — поступил необдуманно, практически нарисовав новому министру его судьбу. И никакого порыва вдохновения, без чего реформирование попросту механическое занятие, не породил. Подавленность, которую скрывают военные, — вот что вынесли они с этого заседания Совета обороны.

Коридоры в Минобороны гудят, предчувствуя разгон команды Игоря Родионова, команды, которая собиралась в течение последних пяти-шести месяцев. Все случившееся убеждает нас в справедливости вывода — президент во власти подозрительности. Он почти уверен, что под крышей Минобороны созрело антипрезидентское ядро. А потому — разогнать. Вот почему и.о. начальника Генерального штаба Квашнин (как заметила газета «Известия», выдвиженец Грачева) встречается с бывшим патроном в бане в предчувствии реванша за недавнее изгнание из коридоров отечественного «Пентагона». Птенцы гнезда Грачева — генералы Валерий Лапшов, Вячеслав Жеребцов и Сергей Здориков — после долгого отсутствия замечены вновь в главном военном офисе. Вообще отставка генерала Игоря Родионова, при всей внешней грубости, менее драматична, чем рапорт об отставке Павла Грачева, едва ли не приросшего к президенту, в 1996 году. У меня двойственные ощущения. Тогда мне казалось, что президент, сообщая Грачеву о своем решении назначить Лебедя секретарем Совета безопасности, делал это через силу, понимая, что сдает Грачева; но была болезнь, была усталость, и еще впереди был второй тур голосования. Возможно, он даже хотел сказать: «Павел Сергеевич, перетерпи. Лебедь долго не продержится, переругается со всеми, с кем положено и не положено. Я должен сделать этот шаг. Иначе и тебе, и мне, и всем остальным, проиграй мы на выборах, придется неизмеримо горше, чем это назначение твоего обидчика».

Даже если бы Ельцин все это сказал, он не мог не понимать, что первым требованием Лебедя будет требование отставки военного министра. Более того, это было условием Лебедя при заключении союза. И так же бесспорно Ельцин принял это условие. При этом в ослабленном мозгу президента промелькнула мысль — отставку Грачева демократы воспримут положительно.

С этого момента Ельцин вступает в совершенно иную эру. Он окружает себя людьми, которые не могли стать ему близкими в силу разницы лет, разноукладности прошлой жизни. Речь не идет в этом случае об Александре Лебеде. В день назначения Лебедя я уже писал: «Они слишком похожи, чтобы содействовать и сосуществовать. Не станем предрекать неудачу, но будем готовы к тому, что этот союз недолговечен».

Освободив Игоря Родионова, президент как бы уравновесил свою душу. Теперь возвращение Павла Сергеевича (отпуск которого так затянулся) на ту или иную должность вполне реально. Сейчас, наблюдая Ельцина со стороны, когда я не живу обременяющим предчувствием должностных встреч с ним, мне кажется, что в его поведении неизмеримо больше хитрости и расчетливости, нежели обезоруживающей непосредственности и простоты.

Изначальный Ельцин, лидер без команды, провинциал, оказавшийся в середине 80-х в Москве, всегда нуждался в двух-трех очень близких людях, которым доверял, к которым привык, которым были близки его естественность, натуральность, что бы это ни было — охота, баня, застолье. Хотя сам Ельцин никогда не допускал, чтобы его сотоварищи в моменты этой естественности забывали, что он, Ельцин, президент, а тот другой — его подчиненный, хотя и любимый им, но под-чи-нен-ный. Сейчас вокруг Ельцина таких людей нет. Да и проявление такой естественности чрезвычайно ограничилось. И обусловлены эти ограничения перенесенной операцией. Нет тенниса, а значит, нет и бани после тенниса. И многого другого нет. Болезнь приблизила Ельцина к семье, сделала гораздо в большей мере семью его окружением, и даже окружением политическим. Отсюда появление дочери в числе его ближайших советников. Я уже говорил, Ельцин — личность объективно одинокая, когда одиночество создается дистанцией, отделяющей высокую власть от сущностного мира. Наличие Татьяны Дьяченко рядом с отцом в повседневной политике, при всех против (а их сверхдостаточно: Россия не любит очевидной родственности власть предержащих; естественная для любой женщины переменчивость настроений, более обостренное восприятие симпатий и антипатий; предрасположенность к сверстникам, как более близким, более понятным, а значит, меньшее понимание людей других возрастных групп), адаптирует новое поколение политиков к президенту, а президента к этим говорливым, амбициозным молодым людям, которые своим выдвижением обязаны только ему.