Артур Вейгалл - Клеопатра. Последняя царица Египта

В это время тело Антония, полагаю, готовили к погребению. И хотя мумификация по-прежнему часто практиковалась в Александрии и греками, и египтянами, не думаю, что были сделаны какие-то серьезные попытки бальзамировать труп, и, вероятно, через несколько дней он был готов к погребальной церемонии. Из уважения к умершему полководцу ряд римских военачальников и иностранных владык, которые находились при армии Октавиана, обратились с просьбой позволить им оплатить расходы по его погребению, но из уважения к пожеланиям Клеопатры тело оставили у нее, и были отданы распоряжения, чтобы ее приказания в отношении похорон неукоснительно исполнялись. И Антоний был похоронен со всей царской пышностью в гробнице, которая, вероятно, уже давно была приготовлена для него недалеко от мавзолея его жены. Клеопатра шла за ним до его могилы, трагическая, жалкая фигурка, окруженная своими причитающими придворными, и, пока жрецы курили ладан и читали соответствующие тексты, царица своими хрупкими ручками безжалостно била себя в грудь и все звала и звала умершего. В эти последние ужасные часы Клеопатра вспоминала только самое лучшее в их отношениях с Антонием, а воспоминания о многочисленных разногласиях с ним стерла из ее памяти горестная сцена смерти Антония и его последние слова к ней, когда он, стеная, лежал на ее постели. В своем крайнем одиночестве Клеопатре, наверное, теперь так сильно хотелось вновь оказаться в его жизнерадостном обществе, как в начале их совместной жизни, как вряд ли хотелось при его жизни. И ей, вероятно, действительно было трудно удержаться от того, чтобы не покончить со своей несчастной жизнью на могиле своего умершего возлюбленного. Но угроза Октавиана в отношении детей Клеопатры удерживала ее руку; к тому же даже в своих мучительнейших страданиях она не оставляла надежды спасти Египет из когтей Рима. Ее собственная власть, она знала, кончилась, и самым лучшим концом, на который она могла надеяться, была ссылка. Все же отношение к ней Октавиана во многом указывало на то, что он склонен оставить трон ее потомкам. Клеопатра не знала, как вероломно Октавиан ведет себя по отношению к ней, как он прилагает все усилия к тому, чтобы подогреть в ее сердце надежду, желая привезти ее в Рим живой и выставить в цепях на потеху глумящейся толпе. Клеопатра не понимала, что послания к ней Октавиана – с ободрениями и даже выражениями любви – были написаны с изощренным коварством, что его энергичные уверения в отношении ее детей делались в то время, когда он, вероятно, спешно отправлял письма в Беренику, пытаясь вернуть Цезариона в Египет для того, чтобы казнить. Клеопатра не поняла характера Октавиана и поэтому все еще на что-то надеялась. Она вела удивительную игру за объединение Египта и Рима в одно огромное царство под властью своих потомков и потомков великого Юлия Цезаря и проиграла ее. Но была еще надежда, что в этом общем крушении Клеопатра сможет спасти одну ценность, с которой начинала свои действия, – трон Египта, а чтобы сделать это, она должна еще жить и мужественно переносить кошмар своей жизни.

Вернувшись после похорон в свои комнаты в мавзолее, где решила теперь остаться, Клеопатра слегла с сильной лихорадкой и так, в бреду, провела несколько дней. К тому же она страдала от сильной боли, которую вызывали воспаления и раны от тех ударов, которые она в отчаянии градом обрушивала на свое хрупкое тело. В бреду Клеопатра снова и снова издавала безутешный крик: «Меня не будут показывать на его триумфе!» – и постоянно умоляла дать ей умереть. Одно время она отказывалась от еды и просила своего врача, некоего Олимпа, помочь ей тихо уйти из этого мира. Но Октавиан, узнав о возрастающей слабости Клеопатры, еще раз предупредил ее, что, если она не приложит усилия к тому, чтобы жить, он не будет снисходителен к ее детям. После этого, словно пробудившись к жизни от такого давления на ее материнские инстинкты, Клеопатра стала бороться за свое выздоровление, послушно глотая лекарства и стимуляторы, которые ей давали.

Так проходили жаркие августовские дни, и наконец царица, слабая и изможденная, снова могла передвигаться. На тот момент ей было тридцать восемь лет, и она, вероятно, утратила ту свежесть молодости, которой всегда отличалась, но ее блестящие глаза, наверное, теперь стали еще более удивительными, оттеняясь бледностью лица, а небрежно уложенные темные волосы усиливали ее трагическую красоту. Чарующий голос Клеопатры не мог утратить свою прелесть, и это неуловимое качество ее голоса могло быть усилено ее болезнью и нервным напряжением, через которое она прошла. В действительности ее личное обаяние было так велико, что Корнелий Долабелла, один из римских военачальников, чьей обязанностью было охранять ее, быстро стал ее преданным слугой и дал обещание, что будет сообщать ей о любых планах Октавиана в отношении ее, которые ему станут известны.

28 августа, когда Клеопатра лежала на маленьком убогом ложе в верхней комнате своего мавзолея, глядя, как я думаю, в безысходном отчаянии на синие воды Средиземного моря, вбежали ее прислужницы с сообщением, что к ней пришел Октавиан, чтобы засвидетельствовать ей свое уважение. Он еще ни разу не наносил визит и очень вежливо избегал Клеопатру до и во время похорон Антония; а после них она была слишком больна, чтобы принимать Октавиана. Но теперь Клеопатра выздоровела, и завоеватель неожиданно пришел, чтобы поздравить ее с этим, как этого требовал этикет. Он вошел в комнату прежде, чем царица успела подготовиться, и Плутарх пишет, что, «когда Октавиан вошел, Клеопатра вскочила с ложа, одетая лишь в одну сорочку, и бросилась к нему в ноги; ее волосы были растрепаны, а лицо искажено, голос дрожал, глаза запали и были темны. На ее груди были видны отметины от ударов, которые она наносила себе, и вся она казалась сломленной не меньше, чем ее дух. Но, несмотря на все это, ее былая привлекательность и энергия ее девичьей красоты еще отчасти оставались с ней и, несмотря на ее нынешнее состояние, по-прежнему исходили от нее и проявлялись во всех выражениях ее лица».

Образ обезумевшей царицы со спутанными волосами, упавшими на лицо, в свободной сорочке, соскальзывающей с ее белых плеч, пресмыкающейся у ног равнодушного, нездорового на вид человека, несколько смущенно стоящего перед ней, вероятно, должен мучить разум историка, который следил за ходом военных действий Клеопатры против представителя Рима. Но все же в этой сцене мы можем разглядеть ее, лишенную царских официальных аксессуаров, которые часто делали Клеопатру более импозантной и внушающей благоговение, чем на самом деле. Она была, в сущности, женщиной, а теперь, находясь в слабом физическом состоянии, действовала точно так же, как могла бы повести себя в подобных обстоятельствах любая другая представительница ее пола в крайнем возбуждении. Всегда удивлявшее современников мужество почти покинуло Клеопатру, а ее настойчивость в достижении цели рухнула вместе с крушением всех ее надежд. Клеопатру часто называли расчетливой женщиной, которая прожила свою жизнь в умышленном и эгоистичном сладострастии и которая приняла смерть с несгибаемым достоинством. Но, как я уже пытался показать в этой книге, характер царицы был по сути своей женским – Клеопатра была перенапряжена и подвержена быстрым переменам настроения от радости до отчаяния. И хотя египетская царица была проницательной, независимой и бесстрашной, она никогда не была женщиной, полностью уверенной в своих силах, и в обстоятельствах, которые описываются здесь, мы получаем представление о ее характере и видим, что она могла отчаянно нуждаться в помощи и сочувствии других людей.