Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Тулуза совсем недавно выпустила «Латекоэр-28», с двигателем мощностью в 480 лошадиных сил, который был более надежен, чем все, чем располагала линия до тех пор. Приделав к нему двигатель в 650 лошадиных сил, изготовленный именитым «Испано-Суиза», и снабдив его поплавками, Дидье Дора произвел на свет гидроплан, способный поднять на борт десять пассажиров и развить среднюю скорость в 140 миль в час. Больше того, он утверждал, будто гидроплан мог преодолеть эти 2 тысячи миль между Сен-Луи-дю-Сенегаль и Наталом без посадки, «в один хлоп». Авторитеты французской авиации отказывались верить этому, вот почему Дора отозвал Мермоза из Южной Америки, поручив ему доказать возможность такого перелета.

В Буэнос-Айресе собралась восторженная толпа провожать известного авиатора, отплывающего домой на «Лютеции». За прошедшие два года он побивал рекорд за рекордом с регулярностью, которая напоминала ранние годы братьев Райт и Ролана Гарро на пике его славы. Он связал Асунсьон с Буэнос-Айресом, и ему первому удалось пролететь с востока на запад 1200 миль бразильских джунглей, где малейший сбой двигателя привел бы к катастрофическим последствиям. Мермоз стал первым пилотом, доставившим почту через Кордильеры (горную цепь, разделяющую Чили и Аргентину), а сенсационное спасение, придуманное и совершенное им и его механиком, с недоступного выступа горы в Андах казалось настолько невероятным, что чилийцы сначала отказывались верить этому. Поскольку он двигался от одного триумфа к другому, за его героическими деяниями пресса следила как за подвигами какого-нибудь славного тореадора. Сент-Экзюпери, вместе с Гийоме и Рейном, был среди тех, кто провожал его до каюты. Они понимали, что Мермоз стоял на пороге самого большого витка своей карьеры, и от результатов его полета зависел их собственный дальнейший успех.

«Лютеция» отплывала 20 января, и спустя месяц Мермоз был уже в Тулузе, готовый забрать «Лате-28». Оснащенный поплавками, он был отправлен в Перпиньян, где Мермоз провел предварительные испытания. Пока он ездил в Лак-де-Берр, близ Марселя, чтобы получить права пилота гидросамолета, были сделаны кое-какие окончательные доводки. Затем, 2 апреля, он поднялся со штурманом и радиооператором, и «Лате-28» отправился в полет по круговому маршруту по периметру треугольника Тулон – Марсель – Безье, поставив новый мировой рекорд: 4300 километров беспосадочного полета за тридцать часов. «Только подумайте, – ликовал Мермоз, обращаясь к Дидье Дора, – на 1200 километров больше, чем нам надо для пересечения Южной Атлантики!»

Произвести впечатление на парижское авиационное начальство, субсидировавшее «Аэропосталь», оказалось не так легко, и потребовались дни бюрократических пререканий, прежде чем удалось преодолеть недоверие. Наконец, с той осмотрительной доблестью нытиков, перестраховщиков и провокаторов, которая является их существенным достоинством, они согласились послать разрешение на этот полет авиапочтой в Натал, в Северо-Восточной Бразилии, так чтобы оно могло пропутешествовать на гидросамолете Мермоза. Если бы, как опасались эти суровые столоначальники, полет не удался, официальное разрешение из Парижа погрузилось бы в пучину волн, освобождая их наверху от любой, столь ненужной им ответственности!

Полет был назначен на 12 мая, так чтобы великодушно полная луна могла освещать путь Мермозу через мрачные опасности ночи. Не желая ничего оставлять на волю случая, Дора пролетел с ним до самого Сен-Луи-дю-Сенегаль. Там, в тот момент, когда они проводили последний предполетный осмотр «Лате-28», телеграмма из Рио-де-Жанейро принесла им горестную весть, что Жюльен Пранвиль, блестящий молодой инженер, служивший заместителем у Дора в Монтодране, прежде чем его направили возглавлять работу «Аэропостали» в Южной Америке, утонул во время катастрофы его самолета у Монтевидео. Марсель Буйю-Лафон вначале намеревался лететь в Натал поприветствовать Мермоза при завершении полета, обещавшего стать значительным событием, но в последний момент изменил свое решение и делегировал вместо себя Пранвиля. Сент-Экзюпери проводил его на летном поле Пачеко. «Лате-25» пилотировал Элисе Негрэн, бывший летчик-испытатель из Тулузы, помогавший ему наладить обслуживание в Патагонии. Стояла туманная ночь, и, когда Негрэн снизился ниже кромки тумана, в надежде хоть мимолетно увидеть огни Монтевидео, его колеса погрузились в темные воды Ла-Платы, а самолет судорожно споткнулся. Май в Южном полушарии совсем как ноябрь на севере, и вода была настолько холодна, что люди стали жертвами переохлаждения. Из пяти человек, находившихся на борту, выжил только один – бразильский армейский лейтенант, сумевший удержать свой матрац на плаву в течение двух с половиной часов, зажимая просачивающийся сквозь клапан воздух большим пальцем. Его рассказ о том, как три француза (включая Пранвиля) пожертвовали собой ради спасения двух бразильских пассажиров, не сходил с газетных полос по всей Южной Америке, еще выше поднимая престиж компаньонов Сент-Экзюпери.

Это была жестокая потеря, затронувшая каждого: Марселя Буйю-Лафона, горько сожалевшего о случившемся, поскольку это он настоял, чтобы Пранвиль покинул Буэнос-Айрес среди ночи; Сент-Экзюпери, оплакивавшего летчика, с которым несколько недель назад летал на праздник в Рио-Гальегос; Мермоза, которого Негрэн подстраховывал в первом беспосадочном перелете между Тулузой и Сен-Луи-дю-Сенегаль (23 часа на «Лате-26»); и прежде всего, Дидье Дора, потерявшего шесть пилотов и трех радистов за предыдущие пятнадцать месяцев, а теперь лишившегося своего главного помощника в Южной Америке. Менее решительно настроенный человек мог бы заколебаться в этот момент, как случилось с Пьером Латекоэром тремя годами раньше, и отступить под давлением обстоятельств. Но Дора переживал – часто молча принимая удары – и другие бедствия, но не отступал. Не время было признавать себя побежденным. И он приказал начать заключительную, тщательнейшую проверку двигателя «испано-суиза».

Ранним утром 12 мая почти 300 фунтов почты, доставленной летящими посменно тремя пилотами, были выброшены на причал в Сен-Луи-дю-Сенегаль ровно через 25 часов после отлета из Тулузы – само по себе новое рекордное время. Час спустя, усыпанные букетами от губернатора Мавритании и членов французской колонии, экипаж, состоявший из Мермоза, штурмана Жана Дабри и радиста Лео Жимье, поднялся в гидросамолет и взял курс на запад. Первая часть полета прошла без помех. Дабри, офицер торгового флота, сделал множество выходов в море на корветах «Аэропостали» и знал точное местоположение трех спасательных судов, которые были отправлены подстраховывать полет на всем протяжении Южной Атлантики с интервалом в 500 миль. Но с наступлением вечера и приближением к легендарной экваториальной зоне затишья попытки Жимье поддерживать радиосвязь с судами-маяками мешало интенсивное статическое электричество в начиненном грозовыми распадами воздухе. Горизонт исчез во вселенской бездне, кругом разливалась чернильная чернота, густая, как гороховый суп. Экваториальные ливневые потоки бились о крышу кабины, просачиваясь внутрь через трещины обшивки и заливая пол, в то время как Мермоз и его товарищи сидели там, раздевшись до пояса. Пот ручьем струился по спинам. Ослепляющие вспышки прерывали работу антенны, но в темные интервалы между ними Мермоз уследил вязкий жар на северо-западе. Резко изменяя курс, он направил самолет на слабую трещину в темноте, и вскоре они оказались над ландшафтом призрачного неземного великолепия. Сколько древних моряков отклонилось в эти безветренные воды с парусами, обвисшими как тряпки, чтобы стать жертвой адски высокой температуры и превратить свои суда в корабли-призраки с безнадежным грузом обреченных тел, подобно Летучему голландцу, дрейфующему по призрачному океану? Гигантский натюрморт циклона мрачной неподвижности. Жуткое королевство водосточных труб, застывших и темных, как «черные столбы храма», – так Сент-Экзюпери позже описывал их на незабываемых страницах «Планеты людей». Их раздутые носы, подобно гигантским поганкам, поддерживали «низкое, мрачное хранилище бури, но через трещины в трюмах косые лучи света струились вниз, и луна сияла между колоннами на холодных каменных плитах моря. И Мермоз придерживался своего курса среди этих необитаемых руин, меняя направление от одного канала света к другому, кружась вокруг этих гигантских столбов… и стремясь к выходу. Зрелище так подавляло, что только после того, как Мермоз миновал зону затишья, он понял, что не боялся».