Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

В Кадисе он сошел на берег, чтобы присоединиться к Консуэле, мать же осталась присматривать за пумой, которая вскоре таскала ее по всей палубе. Однажды пума высвободилась и укусила офицера за ногу. Капитан неодобрительно отнесся к подобному нападению, и взволнованная происшествием мать, в конце концов, уговорила Тонио отдать ошеломляюще дикую кошку селекционеру бурундуков, случайно оказавшемуся на борту их судна. Габриэлла, вероятно, на свое счастье, так никогда и не увидела «подарок», который ее брат решительным образом собирался повесить на ее шею.

Консуэла тем временем возвратилась в Париж, где в один прекрасный день позвонила по телефону Ксении Куприной и взволнованно умоляла молодую киноактрису как можно скорее приехать повидаться с ней… поскольку случилось нечто ужасное! Добравшись до ее квартиры на рю де Кастелан, Ксения нашла ее одетой во все черное. Свет потух в глазах Консуэлы, лицо покраснело от слез. В отчаянии она поведала своей юной подруге о случившемся в своем «телеграфном» стиле, как назвала эту манеру позже Ксения. В Южной Америке она встретила самого замечательного человека, спасшего ее от страха и отчаяния.

– Ты знаешь, я была одна, в горах… Потерянная… В опасности… Кругом темнота… И затем появился он, большой, и сильный, и красивый… Он забрал меня и спас меня…

Но революция вспыхнула, и – о, ужас! – его застрелили прямо на глазах Консуэлы!

– И его алая кровь текла по белым камням при ослепительном свете солнца…

Если верить Ксении Куприной, Консуэла в тот момент была готова расстаться с жизнью. Очевидно, ее юная подруга разобралась в этом позже, какое-то серьезное непонимание неожиданно возникло между Консуэлой и Антуаном, и это подтолкнуло ее к самоубийству. Ее уговорили поехать в небольшой домик на берегу озера Энгхен, к северу от Парижа, где Ксения провела три полных волнения дня, стараясь не дать Консуэле вскрыть себе вены или проглотить яд.

На третий день, однако, пришла телеграмма, и внезапно засиявшая Консуэла порхала в танце, как птичка.

– Что случилось? – спросила Ксения. – Что такое?

– Он приезжает! – кричала Консуэла, размахивая телеграммой.

– Кто приезжает?

– Он, человек, которого я люблю!

– Но ты рассказывала мне, как его расстреляли на твоих глазах!

– О, ты знаешь, – беспечно ответила Консуэла, – я не хотела любить его… И думала, будто он оставил меня и неверен мне. Вот я и представила его мертвым.

И она, и Тонио – оба оказались очень даже живы, когда встретились в Мадриде и сели на поезд до Парижа. Там ее представили его друзьям. Кое-кому из них, осведомленным о пристрастиях Тонио, с трудом верилось в серьезность его намерения вступать в брак с такой удивительно миниатюрной и смуглой особой. К тому же не француженкой, а латиноамериканкой! Его тетя Анаис, когда-то служившая камеристкой у герцогини Вандом, хотела напечатать свадебные объявления в Париже, но Тонио решил играть свадьбу в Провансе. Это придумала Консуэла, стремившаяся еще раз побывать на своей вилле в Ницце.

Проведя несколько дней в столице (Антуан успел показать рукопись нового романа Гастону Галлимару), они на поезде отправились на Ривьеру. В Агее, на Эстреле, его сестра Габриэлла и ее муж Пьер ожидали их приезда в старом, с квадратными стенами замке. Антуан очень любил это место. Первоначально построенный как форт по проекту Ваубана, он долго служил местом жительства губернаторов, в чьи обязанности входила охрана всего побережья от налетов варварских пиратов. Но окна, проделанные в XVIII веке в стенах розоватого оттенка, превратили замок в очаровательный провансальский особняк. В честь Консуэлы дали прекрасный обед, и Тонио, обычно такой богемный, настоял, чтобы все было организовано настолько изысканно, насколько возможно, только на отличном серебре и с хрусталем.

Оставшуюся часть марта провели в разъездах между Агеем и Симье, жилым пригородом Ниццы, где располагалась вилла с очаровательным маленьким садом, унаследованная Консуэлой после смерти Энрике Гомеса Карильо. В Агее устроили вечер в саду, куда пригласили всех, кто имел хоть какую-то значимость в деревне. Там и объявили об их помолвке уже официально. Им повезло, весна в тот год была очень красивая. Ивонна Лестранж, отдыхавшая на Ривьере с сыном, приехала повидаться с ними, так же как и ее друг Андре Жид, гостивший в Агее несколько дней. Она впервые повстречала Жида во время своего посещения Конго в 1926 году, в то время, когда работала бактериологом в Институте Пастера. Они даже путешествовали на речном пароходе вместе до самого Убанги. Там началась их дружба, которая часто приводила его в небольшую квартирку на набережной Малаке, где Антуан был представлен ему весной 1929 года, во время одного из его периодических бегств с Астрономических навигационных курсов в Бресте.

Тонио теперь привез рукопись нового романа, над которым он работал в Аргентине, и именно в гостинице «Ла-Бомет», где поселился Жид, он в несколько длинных приемов читал ему «Ночной полет». За обеденным столом в шато, куда Жида приглашали в гости, Антуан часами рассказывал ему о своем пребывании в Южной Америке. Жид пришел в такой восторг, что по возвращении в Марсель, спустя день или два, посвятил несколько страниц дневника красочному рассказу Тонио о приключениях Гийоме в Андах. Новый роман также произвел на него впечатление, он даже отметил в своем дневнике в обычном для него сухом стиле: «Большое удовольствие видеть Сент-Экзюпери снова в Агее, где я провел несколько дней с Р. Он во Франции только месяц. Из Аргентины он привез новую книгу и новую невесту. Читал роман, видел его. Тепло поздравил, но по случаю романа особенно. Надеюсь, невеста окажется столь же удачна».

Свадьба состоялась несколькими неделями позже (12 апреля) в часовне в Агее, куда добирались по пешеходному мосту. По настоянию Антуана его старый школьный учитель и наставник, аббат Сюдур из Боссюэ, приехал из Парижа, чтобы повенчать молодых, благословляя супружество Антуана так же, как пятью годами ранее помог ему начать новую карьеру с Латекоэром. Погода стояла безупречная, и солнце весело искрилось в воде. Жених выглядел счастливым в своем темном двубортном костюме, проявляя удивительную участливую заботу о двух своих крошечных племянницах (дочерях Диди), сжимавших свадебные букеты в своих небольших ручках. Вместо белой вуали, Консуэла надела мантилью, и розы в ее темных волосах сделали ее еще более ослепительной. Сад и терраса, где они позировали фотографу, благоухали ароматом цветов, в воздухе звенел смех, и за ужином, последовавшим в «Рош Руж», самом лучшем гастрономическом заведении Агея, где повар изготовил провансаль на наивысшем уровне по такому случаю, даже скептики притворились очарованными экзотическим видом невесты и ее речью.