Лестер Хемингуэй - Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель

Как пара веселых Санта-Клаусов, согнувшихся от веса ящиков прекрасного коньяка, Эрнест и Грант пошли по улицам Джаманитаса, барабаня в шаткие деревянные двери.

– Многих рыбаков накачали в ту ночь коньяком, – вспоминал Грант, – каждый получатель постигал искусство «карбюнасьон».

Эрнест и Грант распределили три дюжины ящиков между ними. Об их невероятной щедрости рыбаки узнали несколько позже. Грант купил коньяк на аукционе по пять долларов за ящик. Но тот коньяк был из последней партии товара, произведенного преемником винных погребов Кастильона во Франции. Это была редкость. Рыночная цена равнялась сорока долларам за бутылку, а сейчас оставалось меньше дюжины бутылок. Их оценили более двухсот долларов за штуку.

Все же вечеринка Мейсона – Хемингуэя не нанесла им урон. Возможно, суровые рыбаки не испытали истинного восторга от редкого коньяка. Но они были достаточно признательны и никого не винили за чудовищное похмелье. Во время восстаний, вспыхнувших на Кубе через несколько лет, много домов в Джаманитасе было разграблено и сожжено. Что же случилось с домом Гранта Мейсона? Его не тронули. Напротив, местные жители называют его не иначе, как «дом нашего друга, сеньора Мейсона. Именно этот гринго изобрел «карбюнасьон».

Даже спортивная рыбалка не могла постоянно удерживать Эрнеста на Кубе. Поймав сотню-другую марлинов, он съездил в Ки-Уэст, снова посетил Канзас-Сити по случаю рождения своего третьего сына, Грегори Хэнкока Хемингуэя, и охотился на перепелов в штате Арканзас, недалеко от Пигготта, где жили родственники Полин. Осенью он любил охотиться на крупного зверя на ранчо Эл-Бар-Ти в штате Вайоминг.

Осенью 1930 года на западе страны во время охоты на лося открытый «форд» Эрнеста был снесен с дороги встречной машиной. Его машина перевернулась, а правая рука оказалась придавленной верхом ветрового стекла. Был серьезный перелом, и осколки костей торчали наружу. Потом была мучительная поездка в больницу за сорок с лишним миль по разбитой дороге. Эрнест держал свою правую руку крепко зажатой между коленями, а левой оттягивал место перелома, пытаясь не давать острым осколкам дальше раздирать ткани. Тем не менее значительную часть мышцы пришлось удалить. Было очень трудно сложить кости вместе из-за того, что мышцы постоянно вызывали смещение. В конце концов, после десяти попыток их надпилили и скрепили сухожилиями.

Скоро распространилась весть о том, что Эрнест находится в больнице города Биллинга, штат Монтана, и серьезный, начитанный молодой корреспондент решил проявить свою прыть. Его настолько впечатлила правдивость произведения «И восходит солнце», что он был полностью уверен в том, что его автор страдает от потери части или даже всего полового органа. Он решил, что пробил его час рассказать правду и этот шанс нельзя упускать, какой бы бестактной ни была тема. Спустя годы корреспондент поведал мне эту историю, повествуя о том, как Эрнест заставил его заикаться от смущения. Он всетаки задал этот вопрос напрямую. Чуть не лопнув от смеха, Эрнест откинул простыню, продемонстрировав все, чем наградила его природа. Взволнованный корреспондент удалился, а об этом анекдотичном случае быстро разнеслась молва.

Эрнест вернулся в Пигготт осенью 1931 года после рождения Грегори. К тому времени уже была завершена работа над первой киноверсией романа «Прощай, оружие!». Студия настаивала на проведении премьеры показа в Пигготте, который тогда знали как дом Эрнеста. Несомненно, студия рассчитывала на благосклонную публику. Но здесь все закончилось большим разочарованием. Эрнесту не понравились заблаговременные приготовления, когда он узнал о них, и он спокойно отказался присутствовать на первом показе.

В первую неделю премьеры фильма я прибыл в Пигготт поохотиться на перепелок. Приглашение Эрнеста было не из тех, которое можно игнорировать. К нему прилагался чек, более чем достаточный для покрытия расходов на поезд, а еще шесть коробок патронов. И эта неделя была незабываемой.

В первую ночь я спросил о том, какое впечатление на зрителей произвела картина.

– Что тебе сказать, Барон? Сходи сам. И возьми с собой Джинни.

Я пошел с сестрой Полин Вирджинией. После, когда он спросил о том, насколько точно были отражены в фильме события, мы рассказали ему. Я спросил, почему он сам не идет смотреть.

– Не пойду. Смотреть его сейчас плохая примета.

На следующее утро мы плотно позавтракали еще до восхода солнца и посадили собак на заднее сиденье машины. Бамби лежал с температурой и больным горлом, поэтому не мог к нам присоединиться. Мы отправились к ферме нашего друга, до которой было несколько миль пути. Дорога представляла собой сплошную грязь. Когда солнце начало растапливать подмерзшую жижу, машина остальную часть пути шла юзом, поднимая брызги.

– После полудня на обратном пути будет еще хуже, – сказал Эрнест, – но к тому моменту мы успеем славно поохотиться, и это немножко поднимет нам настроение.

Я поинтересовался насчет собак, двух пойнтеров, находящихся в дорожных сундуках с приоткрытым верхом, чтобы им было чем дышать.

– Коричневая с белым это уже взрослая сука, – ответил он, – а черно-белый – молодой пес. У него прекрасный нюх, но он все еще любит погоняться за кроликами. Лучше займись его обучением.

Когда достигли дальнего края большого поля, мы вырулили из колеи и выпустили собак. После того как они немного пришли в себя от поездки, собаки рванули вдоль поля. Молодой пес рыскал повсюду.

В тот холодный день начала декабря, направляясь ближе к линии деревьев с уже облетевшей листвой, взрослая собака неожиданно замерла и сделала стойку. Она находилась примерно в тридцати ярдах впереди нас. Эрнест махнул мне рукой, и мы направились по жнивью к собаке.

Мы уже почти приблизились к ней, когда одна большая перепелка, а за ней другая вспорхнули из редкой травы и, распушив хвосты, полетели прочь над низким кустарником вдоль деревьев. Эрнест выстрелил и попал в одну. Он снова нажал на курок, а затем и я. Вторая птица продолжала лететь по кривой, а потом упала вдали в кустах.

– Неудача, братишка! Но одна перепелка у нас уже есть. А сейчас посмотри, что может умное животное.

Он махнул рукой вперед, и собака, сделав большой прыжок с места, начала искать в той стороне, где упала первая птица. Она вернулась через минуту, вся мокрая от быстрого бега по траве и стерне. Ее челюсти осторожно сжимали птицу.

– Хорошая собачка! – Эрнест взял перепелку, оторвал ей голову и бросил рядом на землю, наблюдая, как собака расправляется с ней, пока он убирал добычу. Затем он перезарядил ружье. Он продолжал говорить, пока мы двигались к дальней линии деревьев.