Николай Кротов - Путь Геракла : история банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову

Одним из главных и, быть может, наиболее радикальных законов того периода был закон о кооперации. Работа по его подготовке продолжалась не менее года. Степан Арамаисович был ее руководителем и отвечал за всю идеологию законопроекта. Он делал доклад об этом законе на Политбюро, и на нем лежала вся полнота ответственности за последствия его введения.

Руководство страны, безусловно, видело проблемы советской экономики. Однако в то время доходы, которые приносил стране монополизированный энергетический сектор, использовались для того, чтобы закупать современные машины и оборудование. Другое дело, что, так как у нас все строилось в два-три раза дольше разумных сроков, дорогое оборудование годами валялось под дождем и снегом, не хватало средств и сил для наращивания производства товаров ширпотреба. Сейчас же национальное богатство, которое лежит в наших недрах в виде нефти, газа или каких-то ценных руд металлов, тех же самых алмазов, не очень разумным способом приватизировано. И то, что доходы от них не являются доходами государства, народа, — это большой минус. В том числе для нашей возможности быть кредитоспособными. Уверенность в том, что мы будем платить по своим долгам, не влезая в карман Центрального банка, после того как закончится счастливо доставшийся стабилизационный фонд, сокращается.

Общеизвестны достижения СССР. Экономика страны работала достаточно эффективно. Но подчас, увы, и сверхнеэффективно. Естественно, мы понимали, что должны появиться разные производители — и государственные, и кооперативные, и частные, конечно. На мой взгляд, суть реформ, подготавливаемых в конце 80-х годов, состояла еще и в том, чтобы изменить систему цен. Цены, которые сложились в стране, были совсем неправильные, по существу, не было налоговой системы. Нужно было ввести правильную систему стоимостных ориентиров. То есть взять основные цены на 3–4 компонента в сельском хозяйстве: зерно, мясо, хлопок, шерсть — и б—7 компонентов в индустрии и установить более или менее правильные пропорции, которые должны отражать и соотношения, сложившиеся на мировых товарных рынках, и наши национальные особенности. Естественно, при этом отслеживая два важнейших для экономики нашей страны компонента — стоимость электроэнергии и топлива.

И правительство продумывало различные меры прокладывания нового экономического пути. Реализация задуманного позволила бы избежать сильных потрясений. Однако почти сразу в стране пошли разногласия. Самый сильный конфликт возник между Горбачевым и Ельциным. Последний настаивал в первую очередь на радикальной реформе политической системы. Были предложения вернуться к названию «Социал-демократическая партия» и поделить ее на две части: лейбористскую и консервативную. Но Горбачев на это не решился. И дело дошло до конфронтации и революционной ситуации, когда массы не хотят, а верхи не могут жить по-старому.

Далее последовали самые печальные события: распад страны, «за борт» были выкинуты профессионалы, к власти пришли дилетанты — «Гайдар и его команда». Идеализм соратников Ельцина по поводу того, как легко провести реформы, говорит о том, что они не были готовы к власти. За основу был взят неверный курс шоковой терапии, включая либерализацию цен, ваучерную приватизацию. Людей обманули, пообещав за ваучер по две «Волги», а за него и по стольнику не удалось получить. За один год все сбережения старшего поколения, на которые можно было безбедно прожить до самой смерти, превратились в пыль. И при этом реформаторы заявляли: а кто вам мешал их забрать? Это верх идиотизма и цинизма, потому что на них ничего тогда нельзя было купить. Уклад жизни не был еще готов к таким переменам. Но подробнее об этом позже.

Вернемся к более раннему периоду. Как я уже рассказывал, с 13 июля 1990 года в денежной системе страны фактически сложилось двоевластие. Б.Н. Ельцин в противовес руководству СССР и Госбанку СССР создал Банк России.

Тут же начались крайне опасные популистские игры с денежным обращением. ЦБ РФ и правительство России всеми силами, вплоть до негласных обещаний смягчения контроля, налогообложения и дешевых эмиссионных кредитов, стали перетягивать под свою юрисдикцию коммерческие банки и предприятия. В результате положенные перечисления в союзный бюджет не выполнялись вопреки всем ранее достигнутым договоренностям России и Центра.

Перекупка Белым домом верноподданных и вассалов у обороняющегося Кремля обошлась денежному обращению страны очень дорого. Только когда отступать было уже некуда, в апреле 1991-го М.С. Горбачев собрал в кулак остатки политической воли и согласился на проведение реформы цен. Однако в ее идеологии уже не осталось ничего рыночного. Валентин Сергеевич Павлов пытался лишь подогнать дотируемые розничные цены на продовольствие под фактические затраты на его производство. На другой вариант не пошел бы Горбачев. Ведь если любимому генсеком селу не «простить» все, даже самые сумасшедшие, самые неэффективные затраты, то колхозы-паразиты начнут разоряться. Этого Горбачев допустить не мог — ни как пламенный марксист-аграрник, ни как политик, у которого почти не осталось поддержки.

Так что никаких «свободных» цен реформа Павлова не вводила (и обвинять премьера в этом бессмысленно), ни о какой регулирующей роли ценообразования тогда уже вопрос не ставился. По-прежнему госкомценовской вертикали вменялось в обязанность устанавливать фиксированные цены на миллион без малого товарных позиций.

Единственным плюсом реформы могла бы стать кратковременная сбалансированность потребительского рынка и появление возможности у населения направить мертвые сбережения на покупку хоть чего-нибудь. Но и этого не произошло. Как и в случае с обменом денег, Центр продавили напором российской команды. В качестве компенсаций народу выдали в два раза больше средств, чем планировалось. И это «перевыполнение» пошло опять за счет печатного станка. В результате нулевой результат, рубль помирал в нарастающем темпе, а вся страна билась в истерике, кляла правительство. Получился шок без терапии.

А тем временем мы в Госбанке пытались вдохнуть жизнь в умирающий рубль, наделить его предсмертными экономическими правами, которые и приличествовало иметь цивилизованному дензнаку.

В то же время в стране появлялось много вариантов спасительных программ. Они обещали за короткое время вывести страну в светлое будущее развитого рынка. Помню, попросил Николай Иванович Рыжков нас с Павловым съездить к группе экономистов, готовящих такую программу реформ, ставшую позже называться программой «500 дней». Валентин Сергеевич захватил с собой огромный талмуд (сантиметров 30 толщиной), совершенно секретный документ — бюджет Советского Союза. Приехали, выслушали коллег, после чего Павлов спрашивает главного заводилу Явлинского: «Григорий Алексеевич, вот бюджет страны, здесь все до конца года расписано, все выплаты делаются, хотя с доходами напряженка. Вы предлагаете начать реформу с 1 октября. Скажите мне, что из запланированного с 1 октября сократить?» Явлинский на это залепетал: «Я не знаю, это задача Минфина!» «Да ты пойми, производства работают, ждут поступления средств из бюджета. Что тут сократишь?» — горячится Валентин и в конце концов, махнув рукой и выругавшись, говорит мне: «Ну их… Поехали обратно!»