Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

Поэтому было принято решение обойтись полумерами и создать смешанные centurie. Правда, хаос от этого не уменьшился. Те, у кого были запасы продовольствия, не спешили в centurie, справедливо опасаясь немедленной отправки на передовую. В итоге из восьми тысяч итальянцев было образовано всего три или четыре centurie.

Конти и Балестра решили записаться в centuria, где командиром роты был Валорци. Несколькими днями позже для них выделили маленький дом, куда они и перебрались. Гвидичи между тем почувствовал первые признаки обморожения и остался с нами в качестве "офицера запаса".

Беллини, Антонини и я вызвались войти в другую centuria, формируемую под командованием капитана Понториеро из 62-го батальона. В нее вошел Карлетти и еще много солдат из 30-й бригады.

Там, где квартировал Понториеро, свободного места не было, поэтому мы никуда не переехали. Началась некоторая путаница, поскольку Понториеро считал нас своими людьми, а вместе с тем продовольствие мы получали вместе с Валорци, Конти, Балестрой и другими людьми из centurie Гвидичи, как его офицеры запаса.

Попытка организовать людей в centurie вызвала лишь нарастание хаоса. Кругом царила полнейшая анархия. Ни у кого из нас тоже не было желания пытаться навести порядок. Поэтому мы решили ничего не предпринимать, оставаться на месте и тянуть время, в ожидании возрождения 30-й бригады.

Занотти находился в таком же положении, как и мы.

* * *

Однажды вечером мы с ним и с Марио Беллини отправились к У, который теперь был самым старшим офицером 30-й бригады. Мы собирались потребовать, чтобы он, как командир, принял меры для создания из остатков бригады новой боевой единицы. В то время У не занимался делами бригады, он заведовал центром выдачи продовольствия.

Он с нами не особенно церемонился и дал понять, чтобы мы не лезли не в свое дело. Я, как и большинство младших офицеров, не любил этого человека. Неприязнь к нему тем более усилилась после ночи всеобщего бегства из Арбузова. Он до позднего вечера сидел вместе с нами в овраге, а утром исчез, никого не предупредив.

Поэтому я высказал ему все, что накипело. Он выгнал меня вон. И все осталось по-прежнему.

* * *

Капрал Навони, бывший подчиненный моего друга Цорци, тоже перебрался из нашего дома поближе к роте Конти. Теперь мне не с кем было поговорить о дорогом погибшем друге. Но он иногда приходил в гости и постоянно напоминал, чтобы, когда будет снова создана 30-я бригада, о нем не забыли.

* * *

Стараясь сделать хотя бы что-нибудь для улучшения ухода за ранеными, генерал X решил организовать большой госпиталь.

В низине, расположенной в северо-восточной части города, стояло внушительное и вполне современное здание. Перед войной в нем, должно быть, находилась школа и, принимая во внимание его немалые размеры, какие-нибудь общественные заведения. Часть комнат в этом самом крупном в городе здании занимали немцы. Они освободили их нам для госпиталя.

Нам пришлось затратить много сил, чтобы очистить помещения от мусора. Большая часть оконных стекол была разбита. Поскольку окна имели двойные рамы, мы отыскали уцелевшие внутренние рамы и вставили их в окна. Помещения сразу приобрели жилой вид.

Работами руководил Темистокл Руокко, капитан медицинской службы, несомненно энтузиаст своего дела. Я наблюдал за ним, находясь в Черткове, и считаю, что этот молодой южанин проявил себя с самой лучшей стороны.

2 января несколько комнат было подготовлено к приему раненых. И в госпиталь потянулись люди. Одни ковыляли самостоятельно, других заботливо поддерживали друзья.

* * *

На первом этаже находились комнаты, отведенные для офицеров. Я посоветовал Канделе, чтобы он не упускал этой возможности. Он послушался и перебрался туда вместе с сержантами Брайдой и Пиллоне, которые тоже были обморожены.

В новый госпиталь должны были перевезти и пациентов из лазарета. Для этого решили использовать три или четыре грузовика, находившиеся в распоряжении нашего штаба в Черткове.

* * *

Час или два я наблюдал, как их грузили у дверей лазарета. Жуткое зрелище. Дважды поступали приказы приостановить перевозку, потому что в госпитале больше нет места. Остальным приходилось ждать, пока подготовят помещение.

Между тем расквартированные в близлежащих домах раненые и обмороженные, которые были не в состоянии преодолеть те 600 или 700 метров, отделявших их от госпиталя, тащились к лазарету, ожидая здесь грузовики.

Погрузка велась неравномерно. Однажды очередной приказ приостановить ее поступил как раз в тот момент, когда на снегу возле грузовика лежали трое или четверо оборванных, стонущих людей. Услышав приказ, они не стали дожидаться дальнейших объяснений, а начали кричать, чтобы их взяли на грузовик. Солдаты не обратили внимания на крики, тогда раненые начали ползти по снегу вперед, пытаясь загородить дорогу грузовику. Они передвигались на руках, волоча за собой неподвижную нижнюю часть туловища. В точности так ползут раненые животные с перебитой спиной.

Один из несчастных совершенно потерял человеческий облик. Он даже сумел подняться на ноги и теперь неподвижно стоял, прислонившись к столбу. Его руки свисали плетьми, глаза казались остановившимися, ничего не выражающими. Живым был только рот: губы шевелились и непрерывно выплевывали несвязные слова - просьбы, оскорбления, молитвы. Я убедился, что этого человека погрузили в грузовик вместе с остальными лежащими на снегу, и лишь тогда ушел.

Я не мог не обратить внимания на одного из водителей. Он оказался удивительно добрым и понимающим человеком. Позже он доверительно пожаловался, выговаривая слова с мягким венецианским акцентом, что надорвал спину, участвуя в погрузке и выгрузке раненых.

Раненых перевозили в госпиталь, но лазарет оставался переполненным.

* * *

Вечером я пошел в госпиталь навестить Канделу. К сожалению, офицерские комнаты, расположенные на первом этаже, были очень холодными и обогреть их не представлялось возможным. В одной из них на полу лежал почти голый и очень грязный солдат. Похоже, он бился в предсмертной агонии. Когда я вошел, офицеры попросили унести его куда-нибудь. Они сказали, что незнакомые солдаты принесли его сюда и, бросили, не обращая внимания на протесты. Я позвал солдат, занимавшихся уборкой помещения, и потребовал, чтобы они нашли для умирающего другое место. Пришлось применить власть и даже пригрозить оружием, но все-таки я добился, чтобы несчастного отнесли на второй этаж и устроили в теплой комнате.

* * *

Удостоверившись, что все сделано как надо, я снова спустился вниз. Многие офицеры были мне знакомы. Здесь, кроме Канделы, находились капитаны Ланчиани и Рико, оба из 80-го пехотного полка. Несмотря на то что ноги Рико были изранены шрапнелью, он медленно ковылял по комнате и пытался помочь тем, кто вообще не мог встать. За его непрезентабельной внешностью скрывалось очень доброе сердце. Обычно бледное, но спокойное лицо этого человека теперь приобрело синюшный оттенок и было искажено страданием.