Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

* * *

Мы все еще оставались очень слабыми физически. Наш неизменный рацион, состоящий из галет и мясных консервов, не способствовал быстрому возвращению сил и здоровья.

По этой причине я (получилось так, что именно я следил за порядком и руководил всеми хозяйственными делами в нашем доме), чтобы избавить солдат от лишней работы, не заставил их убрать два трупа, обнаруженные как-то утром прямо за нашей дверью. Это были тела немецкого солдата и русского, служившего в немецкой армии. Глаза и рот немца были широко открыты, на лице застыл ужас. У одного из них одежда была расстегнута и нижняя часть живота бесстыдно выставлена напоказ. Я не выдержал и прикрыл его обнаженное тело, тщательно застегнув все пуговицы шинели. Думаю, солдат убили партизаны.

Все, что я сделал, - это приказал, чтобы на ночь дверь всегда была закрыта на крючок, а те, кому требовалось ночью выйти по естественной надобности (что случалось довольно часто; у многих начались проблемы с мочевыми пузырями, думаю, из-за мороза), должны были соблюдать особую осторожность.

Здесь не могло не быть партизан. Рассказывали, что недалеко от передовой они зарезали немецкого офицера, а заодно и всю семью русских, в доме которых он жил. Уцелел только отец семейства, который сумел убежать к немцам. Он и рассказал, что произошло. Это было лишним доказательством того, что русские отличались не меньшей жестокостью, чем немцы.

* * *

Я выходил из дома чаще других офицеров. Мне всегда хотелось узнать последние новости или навестить знакомых. Во время одной из прогулок я заметил тело итальянского солдата, на руках которого были отличные вязаные перчатки. Поколебавшись, я снял приглянувшиеся перчатки с трупа: мои уже совершенно износились. Правда, я недолго пользовался обновкой. У меня ее почти сразу же украли.

В один из дней (по моим расчетам, это был предпоследний день года праздник святого Эудженио - мои именины) я разжился двумя носовыми платками. Мне их подарил Калифано - бывший офицер-заведующий пищеблоком 2-й батареи, ныне главный повар нашего дома. Он где-то раздобыл целую пачку. Теперь мне не нужно было отрывать куски подкладки, чтобы вытереть нос.

* * *

Наступил день Святого Сильвестро, последний день моего первого года на войне. Проснувшись после двенадцатичасового сна, мы вяло заспорили: это последний день старого года или же первый день нового? Пришлось идти в штаб и удостовериться, что сегодня действительно 31 декабря. По дороге домой я услышал, что полковник Касасса, командир 80-го пехотного полка, требует двух офицеров для выполнения специального задания.

Валорци и я решили стать добровольцами. Выяснилось, что нам предстояло патрулировать улицы и задерживать солдат, которые шли с ворованным продовольствием от складов (застигнутых в процессе воровства было приказано расстреливать на месте). Принимая во внимание количество голодающих, вряд ли мы были способны предпринять серьезные шаги в этом направлении. Тем не менее мы отправились бродить по улицам, чем добросовестно и занимались до завтрака. Перекусив, мы возобновили прерванное занятие. Приходилось часто встречать людей, несущих ящики с галетами, мешки с мукой, макаронами...

После того как немцы изъяли все, что им приглянулось, и создали собственные складу, они вернули нам остатки старых итальянских складов. Теперь, нередко при попустительстве часовых, самые предприимчивые и самые изголодавшиеся могли без особого труда обеспечить себя продовольствием. Мы всем объясняли, что их ждет суровое наказание, и предлагали вернуть запасы обратно на склад.

* * *

Как-то раз, когда мы патрулировали улицу, мимо проехал немецкий грузовик, нагруженный буханками хлеба. На повороте одна из них вывалилась, и ее немедленно поднял оказавшийся рядом солдат. Мы его сразу остановили, потому что у него на плече и так болтался мешок с мукой.

Мы предложили счастливчику отдать хлеб другому солдату, который медленно тащился по дороге, несчастный, одетый в лохмотья, хромающий. Солдат наотрез отказался. Тогда мы приказали ему следовать за нами, намереваясь доставить его в штаб и обвинить в краже муки. Он подчинился. Услышав, что речь идет о хлебе, второй солдат, тощий южанин, запрыгал за нами по дороге, жалобно выкрикивая: "Товарищ, кусочек хлеба... Товарищ, кусочек хлеба..." Валорци и я одновременно покачали головами, словно желая сказать: "Как они все похожи, эти южане!" Даже на русском фронте не утихло извечное противостояние между итальянцами - южанами и северянами. Мы, северяне, всегда были низкого мнения о наших соотечественниках-южанах, хотя, если честно, вряд ли имели для этого основания. Тогда мы еще не осознавали всю степень своего заблуждения. И только несколькими годами позже, уже дома, я увидел по данным статистики, что в послевоенный период именно благодаря голосам южан Италия не оказалась в лапах коммунистов.

Оказалось, что электорат юга Италии более ответственно отнесся к выполнению своего гражданского долга, чем испытывающее большое самоуважение население центра и севера страны.

В итоге мы достигли компромисса. Буханку разделили пополам между обоими солдатами.

Мы спасли от расправы еще одного солдата. Немецкий часовой чуть было не пристрелил его за кражу нескольких картофелин.

* * *

В тот день мы, по собственной инициативе, ходили по домам и выясняли, в каких условиях живут солдаты. К счастью, почти у всех были запасы продовольствия, правда состоящие главным образом из галет. Но это все-таки лучше, чем ничего. Иначе несчастные не выжили бы. В каждом доме находились раненые и обмороженные. И все, без исключения, жаловались на несправедливую систему распределения продуктов.

Кое-кто еще не сумел найти для себя убежища. Из-за нехватки жилых домов в отведенном для нас секторе города люди жили в полуразрушенных, не отапливаемых, насквозь продуваемых помещениях.

Собственно говоря, мы не узнали ничего нового. Не так давно большая группа солдат разместилась в полуразрушенной хижине рядом со штабом. Сквозь огромные дыры в стенах я уже несколько дней наблюдал, как они сидят вокруг дымящего, вонючего костра.

* * *

В тот день мы увидели одну удивительно трогательную сцену. В дальней избе лежал больной, очень молодой младший лейтенант, за которым самоотверженно ухаживали парни из его взвода.

Они привезли его в город на санях и заверили нас, что не бросят командира, что бы ни случилось.

Так в осажденном городе причудливо смешались добро и зло, страдание и благородство. Но только страдание явно превышало... Мы старались утешить страждущих, но что могли сделать пустые слова?

* * *

В конце дня мы отправились с докладом к полковнику Касассе и попытались обрисовать ему обстановку в городе. Полковник, к тому времени имевший несколько нашивок за ранения на рукаве и раненный снова, выслушал нас очень внимательно. Затем он сообщил, что четыре тысячи человек каждый день получают продовольственные пайки. Я взял на себя смелость пояснить, что в городе сейчас находится не меньше восьми тысяч итальянцев, значит, около половины из них не получают продовольствия из-за неправильной системы распределения. Полковник ожесточенно замотал головой. Похоже, он ни минуты не сомневался, что число наших соотечественников в Черткове действительно не более четырех тысяч. Несколькими днями позже стали известны точные цифры. Оказалось, что в Черткове находилось 7600 человек. Так что моя цифра была близка к истине.