Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

Главный немецкий штаб располагался в подвале внушительного каменного здания в немецком секторе города. Кроме того, у них имелись штабы отдельных воинских подразделений, также спрятанные глубоко под землей. Позже у меня появилась возможность посетить один из них. Увиденное произвело на меня большое впечатление. В штабе итальянцев (Comando italiano truppe in linea) постоянно находился немецкий офицер-связист.

* * *

Несмотря на полученный приказ находиться наготове, мы никуда не ушли. Во всяком случае, в тот день. Вскоре нам стало известно почему. У немцев был приказ ставки Гитлера - закрепиться и любой ценой удержать крепость Чертково. Поэтому они вовсе не собирались выделять нам танки для сопровождения. Без танков мы не могли пройти 60 километров, отделяющих нас от своих. Даже одного русского танка хватило бы, чтобы с нами было покончено.

С тех пор разговоры об уходе из города прекратились. Нас должны были освободить войска, которые вроде бы уже находились где-то на подходе. Конечно, такая перспектива не слишком радовала, поскольку каждый день мы теряли людей, которые гибли под вражескими бомбами. И только одно успокаивало: можно было не бросать наших многочисленных раненых и обмороженных в занятом немцами населенном пункте, к которому со всех сторон подходила Красная армия.

А тем временем русские получили подкрепление и кольцо вокруг города сомкнулось. Мы оказались в полном окружении. Каждый приспосабливался к новому положению как мог.

* * *

В наш дом постоянно приходили какие-то новые солдаты, потом они исчезали, а их место занимали другие. В конце концов текучка прекратилась. Постоянный контингент составили шесть офицеров и два десятка солдат.

Помимо Канделы и Гвидичи, младшего лейтенанта из 82-го пехотного полка Торино, которые были несколько старше, остальные офицеры все, как один, оказались 1921 года рождения, то есть в возрасте двадцати одного года. Среди нас появился Валорци, уроженец Роверто, также служивший в 82-м пехотном полку, Копти, сицилианец из 8-го артиллерийского полка Пасубио, и его друг - студент военной академии миланец Балестра.

Я до сих пор испытываю чувство глубочайшего уважения к этим офицерам. Никогда не забуду, сколько усилий приложил Конти, убеждая Балестру пойти в лазарет, чтобы ему обработали рану на спине. Балестра ничего не желал слышать. Он утверждал, что рана у него легкая, и не хотел, чтобы на него тратили дефицитные медикаменты и перевязочный материал, которых и так не хватает бесчисленным тяжелораненым. (В результате он получил серьезное осложнение и, вернувшись в Италию, был вынужден целый год вести борьбу за жизнь.)

Попадались и совсем другие люди, но в нашей компании они не задерживались. Помню одного крайне неприятного лейтенанта. Он принадлежал к тем отвратительным, совершенно аморальным личностям, которые всегда найдут возможность пролезть на теплое местечко поближе к начальству. Постоянно пресмыкающийся перед своими командирами, он обладал типичным менталитетом тыловой крысы. От нас, своей ровни, он старательно держался подальше, даже утаивал жалкие крохи информации, которую узнавал благодаря своей работе в штабе генерала X. Его солдаты рассказали, что летом он сделал своей любовницей русскую девочку. Когда же он надумал от нее избавиться, то не мудрствуя лукаво объявил ее шпионкой и подвел под расстрел.

Сначала эта мерзкая личность предприняла попытку выжить нас из дома. Нам часто приходилось наблюдать, как жарко спорил с ним Конти, самый нервный и чувствительный из нас. Несмотря на свои хорошие отношения с генералом X, этот субъект так и не смог справиться с нами. Не сумел он и найти с нами общий язык, поскольку мы все стояли друг за друга. Когда он понял, что с нами не сладишь, он тихо исчез, прихватив с собой несколько своих людей. После благополучного отбытия чужаков в нашем доме воцарилась атмосфера дружбы и взаимопонимания.

Комната, куда мы раньше складывали мусор, теперь была чисто убрана и занята вновь прибывшими солдатами. Мы постоянно топили две печки, поэтому в помещениях было тепло. Нам больше не приходилось клацать зубами от холода на рассвете, поскольку обязательно кто-то вставал и разжигал огонь. На растопку шли заборы, столбы, бревна разрушенных домов и тому подобное. Каждый день мы отправлялись на поиски дров и притаскивали в дом все, что попадалось на глаза.

* * *

А тем временем враг не давал нам забыть о своем присутствии. Более того, ощущалось, что он подходит все ближе и ближе. Теперь из немецкого сектора постоянно доносились звуки очередей русских автоматов, на которые немцы отвечали яростным огнем своих скорострельных "MG 34". Выпущенные из русских минометов снаряды падали повсюду. Теперь уже невозможно было пройти сотню метров по городу, чтобы не обнаружить где-нибудь новую черную воронку. Немецкие пушки и минометы, размещенные между домами во всех районах города, вели ответный огонь. От близких взрывов дрожали последние уцелевшие оконные рамы.

* * *

Несколько немецких минометов были установлены как раз перед нашим домом, среди руин здания, разрушенного довольно давно. Их снаряды поднимались в воздух с резким, пронзительным и в то же время заунывным звуком, не похожим на все, что нам до сих пор приходилось слышать. Русские быстро вычислили, откуда стреляют, и частенько пытались накрыть своим огнем эту точку. Сколько снарядов взорвалось вокруг нас!

Период относительного спокойствия, которым мы наслаждались в первые дни после прибытия в Черткове, закончился. Нам снова приходилось думать о смерти, она явственно замаячила поблизости. Собственно говоря, мы уже успели привыкнуть к постоянной компании Костлявой, которая неотступно сопровождала нас на марше.

Заслышав визг летящих над головами снарядов и грохот разрывов, мы всякий раз принимались успокаивать Канделу: ему было вредно волноваться. Бедняга только-только начал ходить. У него оказался отмороженным кончик носа и три или четыре пальца, которые, скорее всего, предстояло ампутировать. Несчастный давно стал объектом нашей неустанной заботы.

* * *

В те дни как раз и создавались centurie, о которых я упоминал ранее. На много тысяч итальянцев, попавших в Чертково, приходилось всего около 500 винтовок и мушкетов. У большинства офицеров также имелись пистолеты.

Таким образом, было создано две или три centurie.

Я не собирался возвращаться на передовую до тех пор (как я постоянно повторял сам себе и окружающим меня офицерам), пока мои ноги окончательно не заживут.

Признаюсь, я легко находил оправдание своему эгоизму. В конце концов, здесь полно офицеров. Почему именно я должен снова отправляться на чудовищный мороз? Если уж мне суждено умереть, то пусть лучше смерть настигнет меня в тепле.