Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

Правда заключалась в том, что пережитые нами ужасы притупили наше восприятие, поселили в наших душах безразличие ко всему, в том числе и к чувству долга.

Быть может, Господь наказывает меня за былое самомнение...

Создание centurie, как и все, что мы делали, шло стихийно и беспорядочно. Я имел возможность в очередной раз убедиться: мы, итальянцы, достаточно организованны, когда каждый действует сам по себе, но совершенно безнадежны, когда речь идет о коллективной организации. Казалось, что никто не сможет навести порядок. Думая о нашей мирной жизни в Италии, которая была, вне всякого сомнения, хорошо налажена, причем люди легко подчинялись гражданской дисциплине, я не переставал удивляться, как нам удалось этого достичь.

* * *

Из нашей группы лишь один Валорци добровольно вызвался войти в одну из centurie. Он неоднократно и с негодованием высказывался в адрес тех, кто был обязан, по его мнению, оказаться первым в списке добровольцев, но предпочел остаться в стороне.

Валорци так и не изменил своего решения. Он привык во всем идти до конца. Солдаты, жившие в нашем доме, все до единого пошли за ним.

* * *

Со временем я разыскал многих офицеров и солдат из моей 30-й бригады. Одним из первых я встретил капитана (не помню его имени), который, как и прежде, думал только о себе. Ему под стать был врач, постоянно притворявшийся больным, чтобы только не оказывать помощь многочисленным раненым и обмороженным, буквально наводнившим город. Этих эгоистов до мозга костей ничего не могло пронять.

Больше всего в Черткове нам не хватало именно медицинского персонала. Несколько энтузиастов валились с ног, но не имели сил оказать помощь всем, кому она требовалась.

Я снова встретился с Санмартино, а также с Карлетти, моим добрым фронтовым другом. Он поселился в крыле большого здания за штабом вместе с многими vecchi из 2-й батареи, включая бывшего заведующего пищеблоком Каттурегли. С ними был и капитан Понториеро, командир 3-й батареи.

Как мы были рады снова найти друг друга!

Хотя наши хмурые, истощенные лица выражали мало надежды выбраться живыми из этой передряги.

От Карлетти я узнал, где находятся Бона и Цинци. Мало-помалу становилось ясно, что по Черткову разбросано немало людей из 30-й бригады.

В те последние дни года Беллини и Антонини, которого я навестил в лазарете, перешли в наш дом. С ними прибыли сержанты Брайда и Пиллоне, оба из группы Беллини. Находиться в лазарете было невозможно. Его комнаты (одна большая и несколько маленьких), так же как и коридор, были переполнены ранеными и обмороженными, лежащими друг на друге. Только одна, самая маленькая комнатка оставалась свободной. В ней врач делал операции и перевязки. У нас не было ни медикаментов, ни перевязочного материала. Несколько мешков с лекарствами, сброшенных нам с самолета, разошлись мгновенно. Никто из раненых на протяжении всей осады Черткова не получал необходимого лечения. Очень редко нужные медикаменты правдами и неправдами добывали друзья больного.

Единственное, что доктор мог сделать, - это продезинфицировать (или, по крайней мере, попытаться продезинфицировать) рану разбавленным водой коньяком. Хозяйственники часто не успевали доставить пищу, а воду для питья обычно получали растопив снег, который далеко не всегда был чистым. При входе в этот бедлам первым делом в нос ударял тошнотворный запах фекалий. Большая часть раненых не могла выйти в туалет на улицу. Кроме того, в помещении всегда было накурено, и со всех сторон поминутно раздавались жалобные крики и стоны. Кто-то беспрерывно просил воды, еды, курева... И всему этому не было видно конца.

* * *

Снаружи зрелище было не лучше. Снег вокруг дома покрылся слоем человеческих экскрементов, и поблизости всегда был какой-нибудь несчастный, пытающийся справить на морозе свои естественные потребности. Недалеко от входа русские пленные выкопали несколько глубоких траншей (эти пленные тоже выглядели очень жалко: в изношенных одеждах, с посиневшими от холода лицами). В траншеи укладывали трупы умерших в лазарете и близлежащих домах. Каждый день в этих братских могилах появлялся новый слой мертвых тел.

Я несколько раз приходил сюда. Иногда возле ямы друзья умершего вбивали деревянный крест, наспех сколоченный из попавшихся под руку досок. На кресте, чаще всего карандашом, было написано имя покоящегося в траншее, подразделение, где он служил, и звание. Нередко на таком самодельном памятнике можно было прочитать фразу, в тех условиях казавшуюся, мягко говоря, странной: "Caduto per la Patria" (пал за Родину). Иногда эти неглубоко вколоченные кресты падали в яму и лежали там вперемешку с телами.

Саваном для умерших служило лишь снежное покрывало.

Из офицеров 62-го батальона в лазарете остался только Лугареци. Во время штыковой атаки он получил пулевые ранения в обе руки и в грудь. Лугареци сам пожелал остаться в этом аду в надежде на то, что рано или поздно появятся врачи и медикаменты и тогда ему окажут помощь. За ним преданно ухаживал его верный ординарец Боцца, немолодой крестьянин с постоянно обеспокоенным выражением лица. В той же штыковой атаке Боцца получил пулевое ранение в плечо. Лугареци молча лежал в окружающей его грязи и вони на тюфяке. Я попытался облегчить его страдания, принеся ему немного коньяку, о котором он просил, а также добросовестно пересказав все известные мне новости.

Лугареци благодарно улыбнулся, но выглядел одиноким и очень несчастным.

Глава 22.

28-31 декабря

С появлением Антонини, Беллини, Брайды и Пиллоне жизнь в нашем маленьком домике, конечно, приобрела какие-то новые черты, но в целом не изменилась.

Около трех пополудни становилось темно. Мы ели, читали молитвы и засыпали. Много пережившие люди спали беспокойно, в темноте часто слышались стоны и испуганные вскрики. Просыпались мы, когда рассветало, то есть около семи часов утра.

Большую часть дня мы проводили не вставая с тюфяков. Всех нас одолевали невеселые мысли. Придет ли Альпийская дивизия? Доберутся ли сюда долгожданные немецкие танки? Или единственное, что нам есть смысл ждать, это смерть? Естественно, мы нередко говорили о подходе свежих подразделений, на прибытие которых уже вряд ли можно было рассчитывать. Каждый из нас изо всех сил старался открыто не показывать свое отчаяние.

Мы часто шутили, рассказывали друг другу смешные истории, происходившие с нами или нашими друзьями в далекой мирной жизни. Однажды Беллини развлекал нас целый вечер, пересказывая подвиги лейтенанта М и его друзей, которые не так давно отбыли в Италию. Мы смеялись от души.

* * *

Может показаться странным, но мы не раз обсуждали теоретические проблемы реорганизации нашей армии. Мы оказались едиными во мнении, что итальянская армия, если ее перестроить, как нам подсказывал полученный на фронте опыт, и привести в соответствие с определенными критериями, вполне может стать хорошей армией и не уступит любой другой. Главное - это не повторять серьезных ошибок, допущенных нами{13}. Мы даже составили список необходимых критериев и обсудили по очереди каждый из них. В результате получилась полная и довольно органичная картина. Но в настоящей книге я не буду вдаваться в подробности наших теоретических изысканий.